— Это мой голос, чёрт побери! Мой! Из будущего! Что это значит? Что ты такое?!
— Не слушай, — тихо сказала она, и в её голосе прозвучала мольба. — Радио здесь не друг и не враг. Оно — зеркало. Оно передаёт не то, что есть. Оно передаёт то, что должно было бы быть.
Я судорожно начал переключать волны.
Короткие, резкие движения.
Везде — только треск.
Гул.
Шипение.
Как будто радио ловило помехи не из эфира, а из самого сердца ада.
И вдруг — обрывок фразы.
Знакомый до боли.
«…он уже здесь…»
Я выключил радио.
Резко.
До щелчка.
Тишина.
Я включил снова.
Пусто.
Только стрелки часов на панели медленно поплыли назад.
9:29…
9:28…
9:27…
Время текло вспять.
Мы остановились на заправке.
Она была пуста.
Абсолютно.
Ни машин.
Ни людей.
Ни света в окнах.
Только одинокий фонарь над колонками, который мерцал, как умирающая звезда.
Я вышел из машины.
Воздух был холодным, пахнущим озоном и металлом, как свежая кровь.
Я подошёл к зеркальному окну магазина.
В нём отразился я.
Но что-то было не так.
Моё отражение запаздывало.
Я поднял руку — в зеркале она осталась на месте.
Я улыбнулся — отражение осталось серьёзным.
С застывшим выражением ужаса.
Будто я уже был мёртв.
Будто это было моё последнее изображение.
Ольга подошла сзади.
В зеркале её не было.
Совсем.
Я резко обернулся.
Она была здесь.
Реальная.
Тёплая.
— Кто ты? — спросил я, и этот вопрос висел между нами, как заряженное ружьё.
— Я не твой враг, Марк.
— Но и не мой человек, — закончил я.
Она сделала шаг ближе.
— Я сопровождающий.
— Куда?
— К финальной точке.
Я снова включил радио.
Сквозь треск пробился голос.
Детский.
Испуганный.
«Папа… проснись…»
Я замер.
Это был мой голос.
Из того самого дня.
Из дня, когда всё началось.
Я посмотрел на часы.
9:30.
Навсегда.
Я посмотрел на Ольгу.
В её глазах не было ни жалости, ни лжи.
Только бездонная тоска.
Тоска существа, застрявшего между временами.
И я понял:
Мы не ехали.
Мы падали.
Падали в бездну.
Глава 8. Разлом
Поле. Бездна выжженной солнцем травы, теряющаяся за горизонтом в грязно-желтой дымке, где небо сливается с землей. Пустое, как сознание, забывшее себя. Мы ехали по просёлку, и вдруг дорога упёрлась в «клацнувшую» тишину.
Именно клацнула. Резкий, сухой щелчок, будто гигантский невидимый выключатель рубил звук на корню. Мотор заглох сам собой даже не прокашлявшись. Ветер, что гулял по траве минуту назад, замер. Ни шелеста, ни жужжания, ни далекого лая. Только гул в ушах от собственной крови и ощущение, будто мир выдохнул и забыл вдохнуть. В этой звенящей пустоте, метрах в тридцати впереди, она и стояла. Машина.
Старая «Волга». ГАЗ-24, наверное. Чёрная, но не глубоким, благородным цветом, а выгоревшей, пепельной чернотой, как небо после долгой засухи. Она стояла криво — левым передним колесом в глубокой колее, словно её бросили здесь в спешке или в ужасе. Лобовое стекло было разнесено вдребезги, как от сильного удара головой или тяжёлым предметом. Осколки, похожие на ледяные слёзы, сверкали на капоте и на пыльной траве. Руль был вывернут неестественно, почти перпендикулярно колонке, словно последние руки, державшие его, свернули его в судороге. Левая передняя дверь распахнута настежь, зияя темнотой салона. Она висела, будто оборванный крик.
Я резко затормозил. Наш джип замер в десяти метрах от этой чёрной паузы в реальности. Пыль, поднятая остановкой, медленно оседала, вися в воздухе тяжёлым, золотистым туманом.
— Это она, — сказала Ольга. Её голос прозвучал глухо, как из-под воды, но в этой абсолютной тишине его гулкость оглушала. Она смотрела на «Волгу» не с испугом, а с каким-то жутким, глубинным узнаванием. Солнце палило ей в лицо, но… странно. Под её ногами не было тени. Лишь ровная, выжженная трава. По спине пробежал холодок.
— Та самая? — спросил я, и сам удивился, как спокойно прозвучал мой голос. Внутри всё сжалось в холодный комок.
— В которую ты садился. Или сядешь. — Формулировка была намеренно двусмысленной, как загадка сфинкса.
Я открыл дверь джипа. Воздух снаружи был горячим, сухим, пахнущим пылью и чем-то ещё… озоном? Как после грозы, которой не было. Я подошёл к «Волге». Каждый шаг отдавался гулом в подошвах. Заглянул в распахнутую дверь. Салон. Старый, потёртый пластик, выцветшая ткань сидений. И на переднем сиденье, рядом с вывернутым рулём, лежала книга. Тонкая, в простом картонном переплёте. Дневник. Я протянул руку, пальцы коснулись грубой бумаги. Открыл наугад.