Голос был мой.
Я дёрнулся, повернулся — на пассажирском сиденье сидел я сам. Такой же, только чуть моложе, чуть наглее. Сигарета «Ява» в зубах, улыбка кривая, глаза уставшие, но весёлые. Он выглядел, как я на старых кассетах: студент, хулиган, вечно в погоне за кадром.
— Вот и встретились, — сказал «я». — Давненько, братец.
Я сглотнул и обернулся к Ольге. Она не исчезла — сидела на своём месте. Но её лицо было закрыто вуалью тумана, как будто я смотрел на неё сквозь матовое стекло.
— Что это значит? — спросил я. — Почему нас трое?
— Потому что ты делишься, — ответил «я». — Каждый раз, когда не выбираешь. Каждый раз, когда оставляешь «а что если». Вот и плодятся версии.
Он щёлкнул зажигалкой. Огонь вспыхнул — и я заметил, что пламя двигается назад, в сторону фитиля, как будто горение идёт в обратную сторону.
— Ты врёшь, — сказал я. — Я никогда не был таким.
— Серьёзно? — он выпустил дым. — У тебя есть кассета. Перемотай и убедись.
Я машинально потянулся к бардачку. Конверт там дрожал, будто внутри кто-то пытался выбраться наружу. Я дёрнул руку назад.
— Не слушай, — тихо сказала Ольга. — Это ловушка.
— Ловушка? — я рассмеялся нервно. — Да вокруг одни ловушки.
— Но не все они для тебя, — её голос дрогнул, но я почувствовал в нём странную уверенность.
Тем временем мой «двойник» ткнул пальцем в дорогу.
— Видишь будку? — спросил он. — Там ответ.
Я снова увидел телефонную будку на обочине. Теперь она горела изнутри мягким зелёным светом, словно аквариум. Внутри что-то шевелилось.
— Не подходи, — повторила Ольга. — Марк, слышишь? Не делай этого.
Но моё второе «я» уже открыл дверь машины и вышел наружу. Его шаги были беззвучными, как у киноплёнки без звука. Он шёл уверенно, как будто давно ждал этой сцены.
Я хотел остановить его, но ноги не слушались. Пальцы вцепились в руль, словно кто-то прибил их к коже.
— Если он дотронется… — начала Ольга.
И в этот момент будка вспыхнула ярким светом.
Я зажмурился. Когда открыл глаза — рядом снова сидел я. Но уже другой. Старше. С морщинами, с пустыми глазами. Тот самый, что смотрел из зеркала.
— Зря не открыл, — сказал он сипло. — Теперь мы будем повторять.
Его рука легла мне на плечо. Лёд. Яркий, кусачий холод пробрал до костей.
— Отпусти! — я рванулся, но он только сильнее сжал.
— Ты же хотел проснуться? — его улыбка была мёртвой. — Так проснись.
В этот момент радио ожило. Зашипело, затрещало — и вдруг включилось что-то знакомое. Голос диктора, хриплый, советский: «Внимание, авария на девяносто третьем километре…»
Я застыл. Это было прямое включение из прошлого.
«…водитель не справился с управлением… погибших нет, но…» — голос оборвался.
— Что значит «нет»? — прошептал я. — Меня же похоронили. На фото — гроб!
— Фото врёт, — сказала Ольга. — Но не всё.
Я схватил конверт. Теперь на нём проступили новые слова: «НЕ БУДКА. КАССЕТА.»
Я понял, что конверт — это не письмо. Это сценарий. И кто-то постоянно дописывает новые ремарки.
Старший «я» посмотрел на меня и хмыкнул:
— Ну давай, режиссёр. Решай. Снимать или жить.
Я прижал конверт к груди. В голове всё смешалось: похороны, отец, авария, будка, кассеты, камера. Голоса спутались в один хор, и среди них я отчётливо услышал голос ребёнка — мой собственный.
«Папа, включи фонарик. Мне страшно.»
И тут я понял: это не воспоминание. Это запись.
Камера сама включилась. Красный индикатор горел, и объектив смотрел прямо на меня.
Я увидел в видоискателе себя — маленького, с фонариком в руках. И рядом с ним — мужчину в плаще.
— Ну и что теперь? — спросил я вслух.
— Теперь — дубль два, — сказала Ольга. — Или три. Или тринадцать.
Руль под пальцами задрожал, как живая плоть. Машина сама поехала вперёд, будто кто-то вёл её за ниточку.
Глава 14. Сон на ходу
Я боролся с сном как с невидимым инспектором ДПС: притворялся бодрым, кивал, обещал больше так не делать — и всё равно клевал носом. Дорога стала белой лентой, завязанной на моём горле. Фары вытягивали туман в длинные кишки, мотор мурлыкал колыбельную для идиотов.
— Если уснёшь — не выходи и не подходи к себе, — напомнила Ольга. Голос — как нитка под ногтем.
— Я запомнил, — сказал я, и это была та самая обещалочка, которой никто не верит.
Мир плыл. Пульс в висках синхронизировался со стуком дворников. Я заметил, как на заднем сиденье что-то блеснуло — красный зонт. Тот самый. Он был мокрый, с каплями, переливающимися в свете приборки, хотя дождя не было уже час. Капли стекали вверх, к рукояти, как по привычке в обратную сторону.