Дорога дрогнула, как киноплёнка под лампой. Габариты «Волги» мигнули, тень упала не туда, куда должна — поперёк света. Я сделал полшага и замер — ноги стали чужими. В голове зашуршало: «Если увидишь себя во сне — не подходи. Не подходи. Не…»
И тут всё рухнуло — быстро, как слабо привинченный софит. Ветер ударил, сорвал листы с невидимых афиш. Лес вздохнул. Радио в моей «девятке» — я даже не садился — ожило и выдало хриплый эфир:
— …девяносто третий километр… водитель…
Пауза. Щёлк.
— …конец передачи.
Я моргнул — и оказался за рулём. Уже своим. Руки — на «десять и два», как учили. Ночь стала проще: лампы, разметка, невидимая, но привычная рутина. Спидометр полз. На пассажирском — пусто. На заднем — зонт, всё ещё мокрый, но капли теперь стекали вниз, как положено цивилизованной гравитации.
— Оля? — позвал я. Ноль. Ни ответа, ни привета. Только холод на соседнем сиденье — ровный, как отпечаток утюга.
Я прижал машину к обочине. Вынул карту из камеры, дунул (привет, магия девяностых) и снова включил просмотр. Те же пять минут. Те же шорохи, тот же шёпот «Проснись» на последней секунде. И пустота вместо двух часов провала, от которых ломит шею и гудит череп.
— И где ты была? — спросил я у воздуха.
Воздух не ответил. Зато на стекле изнутри, тонким инеем, проступило: «Я рядом». Буквы задержались, медленно растаяли.
— Очень успокаивает, — сказал я. — Особенно то, что «рядом» здесь может значить «через тридцать лет».
Я завёл мотор. На приборке мигнуло 23:09 и зависло. Симпатичный привет, но без чувства юмора. Я поймал себя на том, что улыбаюсь — устало, глупо. Кажется, я догоняю собственный поезд без надежды запрыгнуть.
— Ладно, — выдохнул я. — Новый план: едем. Держим глаза открытыми, рот — закрытым, камеру — выключенной. Если получится.
Красный зонт скатился и мягко упёрся мне в плечо. На его ткань, как на экран, легло отражение дороги — ровной, пустой, будто нарисованной линейкой. Я отстранил зонт обратно, и на внутренней стороне мелькнули буквы — как водяной знак: НЕ ВЫХОДИ.
— Слышал, — сказал я. — Я всё слышал.
И тогда радио, как будто обиделось, щёлкнуло ещё раз, и в салон вошёл шёпот:
— …если увидишь себя — не подходи…
— Папа, — сказал я в темноту. — Я пытаюсь. Честно. Просто у меня плохо с инструкциями.
Дорога тянулась. Ночь, наконец, стала похожа на ночь, а не на монтажную склейку. Я вжал газ. Спина ныла, глаза щипало, но сознание держалось — злое, упрямое, с привкусом бензина и старых плёнок.
И лишь одного я точно не знал: сколько ещё таких «пяти минут» спрячется в моих двух часах.
И сколько раз, проезжая мимо себя, я успею вовремя не подойти.
Я ехал дальше, и дорога казалась вычищенной под копирку: ни одной встречной, ни одного фонаря, только асфальт и линии разметки, будто их рисовали специально для одного-единственного зрителя — меня. С каждой минутой я всё сильнее сомневался, что мотор действительно работает. Он мог быть таким же шумом, как треск радио или мой собственный пульс.
Я глянул в зеркало заднего вида — и сердце ухнуло вниз.
На заднем сиденье снова кто-то сидел.
Красный зонт исчез. На его месте — я. Тот самый, «студенческий». Лёгкая куртка, джинсы, беспечная улыбка. Он жевал жвачку и показывал мне большой палец, будто мы только что отсняли удачный дубль.
— Ты опять? — выдохнул я.
Он подмигнул и приложил палец к губам: «Тсс».
Я моргнул — и сиденье было пустым. Только зонт снова лежал на боку, с блестящими каплями, которые на этот раз складывались в узор. Линии образовали цифры: 93.
Я ударил по тормозам. Колёса взвизгнули. Машина остановилась посреди пустоты, и в этот момент я отчётливо понял: я больше не уверен, двигаюсь ли вообще. Может быть, я стою всё это время, а дорога — это плёнка, которую кто-то прокручивает в проекторе.
Ольга.
Я снова позвал её. Громко. Хрипло.
Тишина.
Я вышел из машины. Воздух был прохладным и липким, как мокрая плёнка. Шоссе уходило в обе стороны, и в каждой — одинаковый мрак. Я прошёл пару шагов, чтобы убедиться, что асфальт под ногами настоящий. Настоящий. Но слишком новый, словно асфальтовый ковер только-только расстелили.
Я обернулся — и застыл.
На водительском месте кто-то сидел.
Я.
Версия «будущего». Лицо постаревшее, серое, глаза пустые. Он держал руки на руле, будто никогда их не убирал. Смотрел прямо вперёд, игнорируя меня.