Лысоватый врач вздохнул. Женщина подняла глаза — в них было не раздражение, а усталое профессиональное сострадание. Она подвинула ближе лоток.
— Примите, пожалуйста. Снотворное лёгкое. Поможет от тревоги.
— Снотворное — это билет в монтажку, — сказал я и положил пилюлю на язык, чтоб не спорить, а потом под языком, по школьной привычке, спрятал её к щеке. Вода холодно стукнула по зубам. Я улыбнулся: актёрская школа — провинциальная, но рабочая.
В этот момент дверь приоткрылась, и в проёме оказалась Ольга. Она вошла, не спросив, и стала рядом, как тень от лампы: невесомая, но резкая.
— Дайте нам минуту, — сказала она коллегам. Тон был такой, что спорить не хотелось. Те переглянулись — и вышли. Дверь мягко, почти деликатно прикрылась.
Ольга наклонилась, её волосы — чистые, сухие — едва коснулись моего плеча. Шёпот лёг прямо в ухо:
— Ты должен играть свою роль. Игра — это коридор. По нему выходят.
— А если это клетка? — спросил я. — Если роль — оковы?
— Оковы — то, что ты берёшь. Коридор — то, что тебе дают, — она поставила стеклянный стакан на стол, отчётливо, как метку. — Пойдём с простого. Что ты скажешь, если тебя снова спросят имя?
— Марк, — ответил я. — Без комментариев.
— Скажи «Валерий», — попросила она. — Один раз. Не для них — для себя. Посмотри, что сделает зеркало.
— Не хочу его подпитывать, — мотнул я головой.
— А ты не подпитывай. Отслеживай. — Она кивнула на раковину с зеркалом в углу процедурной. — Включай наблюдателя, не героя.
Я встал и подошёл. Белая плитка, запах спирта, кран, у которого холодная вода всегда чуть теплее, чем тёплая. Над краном — стекло. Я вдохнул.
— Меня зовут Валерий, — произнёс я, как чужую реплику.
В зеркале его губы безупречно повторили: «Валерий». Щёки — те самые, голос — не слышен, но по дрожанию носогубной складки я узнал: отцовское «терпеть». И тут же, поверх отражения, как субтитры, проступило — я не уверен, как: глазами, кожей — МАРК. Слово возникло тонким инеем изнутри стекла и тут же растаяло.
— Видишь? — сказала Ольга. — Роль — это звук. А кто произносит — текст.
— То есть имя «Валерий» — пропуск, а иней «МАРК» — подпись? — спросил я.
— Скажем так, — кивнула она. — Печать и инициалы.
Я вернулся к столу. Пилюля всё ещё пряталась за щекой, как плохая мысль. Я кашлянул — и она, чёртова маленькая нить, выпала в ладонь. Я сжал кулак.
— Что будет, если я продолжу говорить «Марк»? — посмотрел я прямо ей в глаза.
— Тебя переведут в другое отделение, — ответила она так, будто говорила «в другой жанр». — Там лечат тем, что вынимают.
— Память? — уточнил я.
— Роли, — поправила она. — Потом ты не сможешь сыграть ни одной — даже свою.
Мы замолчали. За дверью прошуршала каталка, стукнуло ведро, радио в коридоре чужим голосом прочитало одно единственное слово — «авария» — и захлебнулось.
Ольга кивнула на камеру, которую я прихватил с тумбочки, как ребёнок плюшевого зверя.
— Её положишь в шкаф. Пока. Пусть полежит. Это и будет твоё «не включай».
— А если там — мой выход? — спросил я.
— Выход всегда там, — сказала она. — Но дверь открывается снаружи.
Врач с блокнотом вернулся, как будто стоял за дверью весь этот разговор. Он присел, снова положил руку на стол — ладони у него были тёплые, человеческие.
— Продолжим, Валерий Николаевич? Имя — вы помните. Дата — помните. Семья?
Я вдохнул — и впервые позволил себе сыграть чужой текст осознанно, как актёр в пьесе, где смысл в пауze, а не в словах:
— Жена… — сказал я и, сам не ожидая, добавил: — Ольга.
Врач поднял голову. Женщина в очках отметила карандашом: «контакт». Ольга никак не отреагировала — только тонкая складка у рта дрогнула. Попали.
— Дети? — продолжил врач.
— Один, — сказал я. — Марк.
Собственная фамилия прозвучала, как вбитый в стену гвоздь: держит и царапает. В зеркале — если бы я на него смотрел — наверняка движения губ совпали бы идеально.
— Хорошо, — сказал врач. — Это уже лучше. Память возвращается, Валерий Николаевич.
«Память возвращается» — смешно. Она, как кошка: сама приходит, сама уходит, никто её не зовёт. Я почувствовал, как таблетки, которых нет во мне, всё равно начинают действовать — не химией, а обстоятельствами.
— Можно обратно в палату? — спросил я.
— Конечно, — врач улыбнулся. — Вы молодец.
Ольга взяла каталку, и мы поехали. В коридоре я поймал своё отражение в стеклянной двери — его лицо, мои глаза. Пятно света за плечом сложилось в знакомую форму круга. Ни зелёного, ни красного — просто ноль.