— А кто поведёт? — спросил я. — Ты с заднего сиденья?
Молодой чуть повёл плечом. Радио на мгновение замолкло, затем:
— Развернись у будки. Не подъезжай к шлагбауму. Не смотри в зеркала.
— Поздно, — сказал я и упрямо взглянул в центральное зеркало.
В отражении заднее сиденье на миг опустело. Идеальная пустота. Я моргнул — я-2024 снова был на месте, но уже ближе: будто рамка зеркала подвинулась к нему. Он наклонился вперёд, и я увидел на его шее мои координаты — та самая татуировка. Только свежая, не выцветшая.
— Зачем ты молчишь? — сорвалось у меня. — Скажи нормально!
Ответило радио:
— Поверни.
— Куда?
— Всегда — налево.
И вправду: на каждом развороте, в каждом просвете темноты слева маячило одно и то же — придорожная будка с мутным стеклом и табличкой «ПОСТ». Свет внутри мигал, как лампа в проявочной. Меня от этих «будок» всегда тошнило.
Я вжал тормоз. «Волга» замедлилась, будто плёнку заело в проекторе. Ветер заскулил в щелях. Я-2024 не пошевелился. Будка слева замигала ровнее, зазывая.
— Не подходи, — голос в радио запнулся, как заевшая пластинка. — Не подходи…
— Ты же сам сказал «налево», — прошипел я. — Определись, режиссёр.
И тут меня осенила простая и страшная догадка: рация и зеркало говорят не в унисон. Радио — с опозданием на сцену. Зеркало — с опережением на полсекунды. Между фразами — тонкий зазор, куда может уместиться целая судьба.
— Хорошо, — сказал я, переводя взгляд с будки на дорогу. — Проверим метроном.
Я повёл машину прямо, игнорируя поворот. Будка осталась позади. В ту же секунду все встречные фазы разом моргнули — словно рассерженные глаза. Радио зашипело.
— Не туда… не туда…
— Именно туда, — парировал я. Рули вдруг стали лёгкими. Я перехватил руль с юношеской ловкостью. Эта ловкость меня и выдала: я вёл машину так, будто мной управлял кто-то другой. Лишь стрелки часов неумолимо ползли назад: 9:28, 9:27…
— Эй, — кинул я через плечо. — Хочешь — садись вперёд.
Молодой не двинулся. Зато ремень пассажира сам выскользнул из паза и щёлкнул, пристёгивая пустоту рядом со мной. Я выругался сквозь зубы.
— Значит, рядом сидит невидимка? Удобно.
Краем глаза я заметил движение справа: на обочине шла ещё одна «Волга», в точности повторяя нашу скорость. В её салоне — тьма, но в стекле я ясно разглядел своё отражение. Тот я смотрел на меня так же пристально. Он поднял руку — точь-в-точь мой жест — и сложил пальцы в ноль. Кивнул. И исчез, будто кадр склеили.
— Круто, — сказал я. — Настоящий парад дублей. Где мои титры?
Радио откашлялось и заговорило голосом отца — старым, хрипловатым:
— Сынок… если ведёшь — не оглядывайся. Если оглядываешься — значит, уже не ведёшь.
— Поздновато для наставлений, — проворчал я, но взгляд зафиксировал на разметке. В тот же миг все «Волги» впереди синхронно мигнули левыми поворотниками — как хор, взявший одну ноту. И я понял: дорога пытается меня синхронизировать. Сделать частью стаи, а не солистом.
— Не выйдет, — сказал я. — Я — маргинал.
Где-то сбоку завыла сирена. Я машинально глянул в зеркало — и, конечно, встретил его взгляд. Я-2024 прильнул к стеклу, губы шевельнулись: «Не тормози». В радио — с запозданием:
— Тормози…
Я рассмеялся. Смех вышел хриплым, но живым.
— Режим «орёл и решка». Монета всегда падает ребром, да?
Я не стал тормозить. И оказался прав — сирена была не сзади, а внутри. Часы Странника взвыли, стрелки дёрнулись и на секунду рванули вперёд: 9:26 → 9:27. Мне стало смешно от ужаса.
— Так, — сказал я. — Давай договоримся. Я веду. Ты, — кивнул я в зеркало, — сидишь тихо. Радио — вещай только по делу. Дорога — дай мне проехать без этой колонны.
Колонна не исчезла — «Волги» стали прозрачнее. Словно перешли в иное измерение, где их задача — лишь обозначать форму. Я поймал себя на мысли: если высуну руку, пройду сквозь любую, как сквозь дым. И тут же испугался этой мысли.
— Ещё один тест, — сказал я, будто беря интервью у самого себя. — Если ты — я, скажи то, чего не знает никто.
Радио замолчало, затем спокойно, почти нежно произнесло:
— Ты спрятал билет в обивку сиденья. Думал, что так спрячешь и время.
— Старо, — отрезал я. — Другое.
Пауза. И потом:
— Ты не сказал маме, что видел отца в ночном зеркале. Боялся, что он исчезнет снова — на этот раз из её глаз.
Я сжал руль. Это было слишком тихо и слишком точно. Такую деталь я бы не выдумал.