Его голос был моим, но чужим — низким, искажённым эхом.
Я шагнул ближе, но он рванулся первым. И тогда всё завертелось. «Волги» вокруг словно ожили: фары вспыхнули одна за другой, как сигнальные огни. Шум моторов ударил в уши, хотя ни одна машина не двигалась. Туман засветился белым, и казалось, что я стою не на асфальте, а на пленке, освещённой лампой проектора.
Двойник бросился в сторону будки, и я рванул следом. Наши шаги слились в один — я не понимал, кто именно бежит. В какой-то момент я заметил, что мои ноги повторяют движения его ног, как зеркало. Я попытался замедлиться — он тоже. Попробовал ускориться — и он ускорился.
Будка приближалась. Стекло в её окне стало чёрным, будто в нём был вход куда-то. Двойник вытянул руку к этому чёрному прямоугольнику. Я понял: если он войдёт туда — я исчезну. Или он исчезнет. Или оба.
— Стой! — закричал я и вцепился в его плечо.
Холод. Не кожа, а лёд под пальцами. Он дёрнулся, обернулся — и я впервые увидел его лицо вблизи. Это было моё лицо, но изломанное, с трещинами, как фарфоровая маска. В трещинах — темнота, будто под кожей у него не было ни крови, ни костей. Только пустота.
— Ты видел это раньше, — прошептал он моим голосом.
И в этот миг на асфальте рядом с нами легла третья тень.
Я замер. Эта тень не принадлежала ни мне, ни ему. Она была меньше, тоньше. Детская. Пальцы узкие, волосы — в пучке. Я узнал этот силуэт, даже не повернувшись: Аня.
— Нет… — выдохнул я.
Двойник замер, словно тоже почувствовал. Тень девочки подошла к нам вплотную и положила ладонь на обе наши тени сразу. От прикосновения асфальт задрожал, как натянутая мембрана.
Будка вспыхнула светом. Не белым — красным, кровавым, как аварийный фонарь. Тени переплелись, и я понял: нас больше не двое, не трое. Мы — одно.
Записка в кармане вспыхнула жаром. Я выхватил её — буквы горели. Но сквозь старые слова проступали новые:
«Ты — не ты. Это петля. Но петля рвётся там, где сходятся тени.»
И я понял: момент настал.
Я отпустил плечо двойника. Он шагнул в будку, и в тот же миг я сделал то же самое. Красный свет поглотил нас обоих.
Последнее, что я увидел в отражении стекла, — это две тени, слившиеся в одну.
А позади, в гуле машин, донёсся голос Ольги:
— Ты выбрал. Теперь всё изменится.
И мир исчез.
Глава 25. Авария
Я держал руль так крепко, что костяшки пальцев побелели. Асфальт уходил под колёса бесконечной рекой, и впервые за всё это время я знал: что делать. Не бежать, не петлять, не спорить с тенями. Разорвать петлю.
Фары грузовика выросли из тумана, как глаза чудовища. Белый свет полоснул меня, и сердце отбило один-единственный удар — последний. Я не моргнул. Нога вдавила газ до упора.
— Давай… — прошептал я. — Только так.
Грузовик приближался, раздувался, металлом нависал надо мной. Казалось, секунды превратились в километры. Мир замедлился. Двигатель «Волги» ревел, но звук уходил куда-то вниз, в вязкую тишину.
И в тот миг, когда столкновение должно было разорвать меня на куски, время остановилось.
Я видел каждую деталь отдельно: капли воды, зависшие в воздухе над капотом, искру сигареты на обочине, летящий в никуда клочок газеты. Даже собственное дыхание застыло у губ.
А грузовик… исчез.
Передо мной стояла Ольга. Никакого металла, никакой кабины. Она держала над собой красный зонт. Полотно зонта капало водой, хотя дождя не было. В её глазах отражался свет фар, которых больше не существовало.
Я ударил по тормозам, но педаль ушла в пол в пустоту. Машина замерла, как вкопанная.
На лобовом стекле медленно расползлась трещина. Не паутина, не хаотичные линии, а идеальный круг. Почти ровный, будто нарисованный циркулем. «Ноль».
Ольга подошла ближе. Туфли её не оставляли следов на асфальте. Она наклонилась к окну и постучала костяшками пальцев. Звук гулко отозвался в пустоте.
— Ты уже мёртв, Марк, — сказала она. Голос её был безэмоционален, ровен. — Прими это.
Я сжал руль сильнее. На губах появилась сухая усмешка.
— Если я мёртв… — прошептал я, глядя на идеальный круг перед собой, — то почему до сих пор чувствую страх?
Ольга раскрыла зонт шире, и тень от него легла на моё лицо. Она не ответила.
Я понял одно: это ещё не конец.
— Прими, — повторила Ольга, как будто диктовала диагноз.
— А если я не пациент? — я качнул головой в сторону трещины. — Если я оператор?
Она посмотрела на круг на стекле, как смотрят на линзу офтальмоскопа.
— Тогда у тебя очень плохой объектив.