— Скажи честно, — попросил я. — Если выберу отца — ему станет легче?
— Ему уже стало легче, — ответила Ольга. — В тот момент, когда ты перестал лепить из него злодея своего сюжета. Но выбор преобразит не его. Тебя.
— А если останусь? — спросил я. — Я не растворюсь в белом шуме?
— Растворишься, — кивнула она. — Но не исчезнешь. Раствориться — иногда единственный способ быть везде, где ты нужен.
И тут в воздухе, между нами, всплыл знакомый предмет: маленький ключ на кожаном брелоке. Он не падал — висел, как комар в янтаре. Я узнал царапину у основания и вмятинку от двери гаража. Ключ не звенел, но его тишина была громче любого звонка.
— Ненавижу подсказки реквизитора, — сказал я. — Они всегда точные.
— Это не подсказка, — мягко возразила Ольга. — Это метка. Ты сам её оставил.
Я поднёс фотографии ближе к лицу. На обороте у обеих были надписи. Я не замечал раньше. У первой, с отцом: «Не включай». У второй, с матерью: «Не отпускай». Одинаковый почерк — мой. Два старых закона, которые я крутил, как монетку. Ни тот, ни другой не спасали — поодиночке.
— Смешно, — сказал я. — По отдельности — ловушка. Вместе — инструкция.
— Прочитал, — кивнула Ольга. — Осталось применить.
Я закрыл глаза и собрал обе фразы в одну: «Не включай — не отпускай». Камеру — не включай. Руль — не отпускай. Память — не включай, если она вместо жизни. Людей — не отпускай, если они в жизни. Получился ориентир, а не приговор.
В белом воздухе тихонько щёлкнули часы. Не на «9:30», не назад. Просто дальше. Впервые звук не пугал.
— Ладно, — выдохнул я. — Моё слово такое: я сяду.
Ольга не дрогнула. Крыло-тень не шевельнулось. Только в её глазах на секунду родилось тепло. Не огонь — свет от окна, когда возвращаешься домой.
— Сядешь — для кого? — уточнила она — не бюрократически, а как акушерка перед последним рывком.
— Для него, — сказал я. — Для человека, которого всю жизнь делал виноватым за собственный страх. Пусть на одной из лент он будет не тенью из аварии, а отцом. Я помогу ему прожить меня.
Фраза отдалась легкостью. Так бывает, когда наконец ставишь тяжелую коробку на пол.
— И что с «остаться»? — спросила Ольга.
Я поднял фотографию с матерью, поцеловал обратную сторону — там, где «Мама». Бумага солоно пахнула проявителем.
— Оставлю здесь, — сказал я. — Не как отказ. Как залог. Если честилище — это не тюрьма, а порт, я оставляю здесь часть себя. Ту, что умеет слушать и не бежать. Чтобы у других был свет, когда они зайдут.
Ольга долго молчала. Потом протянула ладонь. Я вложил в неё снимок «мы с мамой». Бумага не остыла — наоборот, стала теплее. Крыло-тень чуть дрогнуло, и на миг мне показалось, что за спиной у неё действительно перья — тонкие, как полоски киноплёнки.
— Тогда будет честно, — сказала она. — И трудно. Но честность — это всегда короткий путь и длинная работа.
Я кивнул и повернулся к «Волге». Она стояла на белом бездорожье, как корабль на гладком льду. Ключ всё ещё висел в воздухе. Я протянул руку — и он сам лёг на ладонь, без звона. Тяжёлый, как звук «да».
— Не бойся, — сказала Аня — уже не шёпотом, а ясно, будто стояла рядом и держала зонт над обоими. — Это только сон. Но то, что ты сделаешь в нём, останется.
— Я знаю, — ответил я.
Под подошвами проступили круги — как в детском дворе. Первый — маленький, второй — больше, третий — огромный. Я шагнул через все три сразу — потому что время согласилось. Дошёл до водительской двери. В отражении окна мелькнул я-2024 — не предупреждая и не запрещая — просто смотрящий. Я коротко кивнул ему: «видимся». Он ответил тем же.
Я положил ладонь на ручку. И тут же вспомнил: не включай — камера. Не отпускай — людей. Два закона, одна жизнь. Я открыл, сел. Сиденье приняло вес так естественно, будто запомнило его издавна.
— До следующей сцены, — сказал я Ольге.
— До прощания, — поправила она мягко.
Губы я не тронул — ещё нет. Но на долю секунды мне показалось, что от неё повеяло теплом — как обещанием. Я оставил это ощущение при себе — как прелюдию к главе, где огонь действительно разогреет лед.
Я повернул ключ ровно наполовину — чтобы услышать жизнь в проводке, но не запустить мотор. В белом пространстве щёлкнули релюшки, загорелись контрольные лампы: масло, АКБ, ровный ноль на приборке. Всё готово.
— Раз, — сказал я себе.