Где-то вдалеке хлопнула дверь невидимого дома.
— Два.
Брызнули короткие искры на клеммах памяти. Жизнь подвела воздух ближе к губам.
— Три. — И не завёл. Пока нет.
Я выдохнул, опустил руки на руль и замер — на тонкий мгновенный штрих между «ещё здесь» и «уже там». В этот микрон времени поместилось всё: река, кухня, палата, трасса, коридор зеркал. Всё выровнялось.
— Теперь да, — сказал я.
И повернул ключ до конца.
Мотор загорланил так, будто вырвался из долгого заточения, и звук его не был металлическим — он был живым, как рёв в груди. Всё белое пространство содрогнулось, будто тронулось с места вместе со мной.
Я держал руль — и впервые ощутил, что он не липкий, не кровавый, не чужой. Он был просто руль, гладкая кожа, тёплая от моих ладоней. Простая вещь, которая знает: только ты решаешь, куда ехать.
Ольга стояла рядом, не садясь в машину. Она была и врачом, и призраком, и ангелом — и никем из них одновременно. Белое платье её дышало светом, зонт растворился, будто никогда и не существовал. В глазах — покой.
— Ты выбрал, — сказала она тихо. — Но запомни: выбор — не финал. Это начало.
— Для кого? — спросил я снова, глядя на неё через стекло.
Она улыбнулась — впервые без тайны, без насмешки, без холода. Улыбка была почти материнской.
— Для всех, кто ещё едет, — ответила она. — И для тебя тоже.
Я кивнул. Внутри не было ни страха, ни эйфории. Только ясность. Чистая, холодная, как вода из колодца.
В тот миг фотографии на моих коленях рассыпались в пепел. Но запах остался: табак отцовских пальцев, крахмал от глаженной рубашки матери. Я вдохнул его — и он стал частью дыхания, частью лёгких, частью меня.
Не включай. Не отпускай.
Я понял, что эти слова теперь не инструкции — они обеты.
Я выжал сцепление, включил первую передачу. Пространство не сопротивлялось. Наоборот — оно открыло передо мной дорогу. Узкую, как лезвие, чёрную полосу, уходящую в никуда.
Я посмотрел в зеркало заднего вида. Там сидел я — молодой, 2024-го, с камерами и тревогами. Он улыбался. Я кивнул ему. Он растворился, словно согласился: «Теперь ты сам.»
Ольга шагнула назад. Её силуэт стал светлее, расплылся, и только голос остался рядом:
— Ты умер в той аварии. Но смерть — не конец. Она всего лишь точка, из которой рождается дорога.
Я хотел что-то сказать, но свет закрыл её.
И остался я. И «Волга». И дорога.
Я отпустил сцепление. Машина поехала.
Сначала — тишина. Колёса катились по белому, будто по снегу. Потом дорога стала чёрной, твердой, зазвучала знакомым шорохом асфальта. Воздух обрёл запах ночи — сырость, бензин, горькую траву обочины. Фары выхватывали столбы. Девяносто третий километр. Девяносто четвёртый. Девяносто пятый.
Никакой петли.
Я ехал. Просто ехал.
И в какой-то момент понял: я снова жив. Не потому что сердце бьётся или воздух в груди. А потому что дорога идёт вперёд, и я — вместе с ней.
На панели приборов стрелки часов замерли. Потом медленно пошли вперёд. Вперёд — впервые за всё время.
Я засмеялся. Смех вышел хриплым, с надрывом, но настоящим.
— Спасибо, — сказал я в ночь. — Всем.
Фары выхватили силуэт у дороги. Маленькая девочка, с зонтом. Аня. Она стояла, не двигаясь. Я замедлил, хотел остановиться. Но она подняла руку — не для попутки, а как знак: езжай.
И я проехал мимо. Впервые — не забирая, не спасая, не удерживая. Просто — отпустил.
Зонт блеснул красным в свете фар и исчез.
Когда я оглянулся, Ольги уже не было. Ни ангела, ни врача, ни странницы. Но ощущение её ладони на моей всё ещё жило в коже.
Я ехал один. Но не чувствовал одиночества.
Потому что где-то внутри, за сотнями километров, за десятилетиями и снами, я знал: отец идёт по берегу реки. Мать сушит бельё на верёвке. Аня рисует круги мелом. И все они — здесь. Со мной.
А впереди дорога. Настоящая. Без петли.
Я вдохнул. И сказал себе то, что должен был сказать ещё тогда, когда впервые сел за руль:
— Проснись.
И дорога откликнулась ровным светом фар, мягким шумом шин и тёплой ясностью, которая бывает только у того, кто наконец выбрал.
Глава 29. Прощание
Я не ожидал, что это будет так просто.
Просто повернуться к ней и коснуться губ. Без слов, без вопросов, без страхов, что это сон.
И впервые её губы оказались тёплыми. Не лёд, не пустота, не воздух — именно тепло. Как будто всё это время она держала его в себе, копила, не решаясь отдать. Я чувствовал дрожь, слышал собственное дыхание и понимал: этот поцелуй — не обещание. Это — прощание.