Лабораторный зал встретил нас мертвой, давящей тишиной, нарушаемой лишь нашим дыханием и далеким капаньем воды где-то в глубине здания. Пыль, толстым слоем осевшая на приборах, которые могли бы запустить ядерную зиму одной кнопкой, казалась осязаемой. Осциллографы с погасшими экранами, массивные генераторы, терминалы с ламповыми экранами, похожими на глаза cyclops — все выглядело так, будто ученые просто встали посреди эксперимента и… побежали. Бросив все. Как будто их что-то выгнало. Или вызвало наружу.
Я достал компас. Старый, надежный. Стрелка металась, как пойманная муха в банке. Била в стекло, в пол, в потолок, в стены — везде, кроме севера. Она бешено вращалась, теряя ориентацию в пространстве. — Здесь нельзя оставаться, — сказал я, чувствуя, как по коже бегут мурашки, а волосы на затылке встают дыбом. — Это место буквально не хочет быть найденным. Оно сопротивляется.
Ольга молчала. Она стояла в дальнем углу зала, в тени гигантского трансформатора, и смотрела на стену, будто видела сквозь нее, в другое измерение. Ее взгляд был устремлен в одну точку, неподвижный, гипнотический. Я подошел, ступая так тихо, как только мог, стараясь не нарушить гнетущую тишину. И похолодел. Не от страха — от ледяного озноба узнавания. Детский рисунок. Нацарапан прямо на краске, поверх слоя пыли. Неровными линиями, восковым мелком, который, казалось, вот-вот осыпется. Машина. Кольцевая дорога. Внутри кольца — маленький человечек с палкой в руке. В углу подпись: М.Г.Я медленно выдохнул, чувствуя, как земля уходит из-под ног, комната начинает кружиться. — Черт… Это мой почерк. Я рисовал это… когда мне было семь. В детском саду. На занятии по ПДД. Как оно здесь? Как?!
Журнал учета лежал под толстым слоем пыли на полу у подножия пульта управления, как свидетель, которого давно никто не вызывал на допрос, но он все ждал своего часа. Желтые, хрупкие страницы, исписанные аккуратным, почти каллиграфическим почерком — все, как в архивах. Я начал листать. Даты. Имена. Номера объектов. Странные аббревиатуры: Н-0, С-7, З-13… Ольга резко остановила меня, ее пальцы впились в мою запястье, как стальные клещи. Она ткнула пальцем в строку, почти проткнув бумагу: Грошев В.А. — объект Н-0.— Это отец, — прошептал я, горло перехватило спазмом. — Валерий Грошев. Объект Ноль… — Посмотри внимательнее, — голос Ольги был как стальной канат, натянутый до предела. Холодный и жесткий. Я вчитался, вглядываясь в знакомые буквы подписи под строкой. И мир перевернулся. Под строкой стояла подпись: Грошев М.В.Это был не он. Это был я. Мой почерк. Та самая вычурная буква «М», тот же завиток у «В». Моя подпись. Подпись, которую я ставил на школьных диктантах, на квитанциях, на контрактах… Подпись, которой я еще не умел ставить в семь лет.
Журнал выпал из онемевших рук, глухо ударившись о бетонный пол, подняв облачко пыли. Я машинально, как во сне, нагнулся, поднял его и сунул в рюкзак, не в силах вымолвить ни слова. Голова гудела, мысли путались в тугой клубок. Ольга молчала, ее лицо окаменело, лишившись всякого выражения, став маской древней статуи. — Что это значит? — хрипло спросил я, глядя на свои дрожащие руки, будто видел их впервые. — Что ты здесь был, — тихо ответила она, и в ее голосе прозвучала бесконечная усталость. — Или будешь. Время здесь… течет по кругу. Или не течет вовсе. Оно запуталось. Как и мы.
На выходе, уже в коридоре, я обернулся, охваченный внезапным, животным страхом. В разбитом окне второго этажа мелькнуло лицо. Мое. Но старше. На десятилетия. Морщины, как глубокие трещины на стенах этого здания. Глаза — пустые, бездонные, как у отца во флешбэке. Оно смотрело прямо на меня. И улыбалось. Безрадостно, с ледяным знанием чего-то ужасного.
Я включил камеру на автомат, почти не целясь. Объектив зафокусировался на стене у самого входа, там, где было первое граффити. Надписи теперь светились изнутри. Цвет стал не алым, а кровавым, живым, пульсирующим в такт моему сердцу: НЕ ИЩИ НОЛЬ.ОН УЖЕ ЗДЕСЬ.
И в этот момент стены вокруг нас вздрогнули. Глубокий, низкий гул прошел по всему зданию, снизу доверху, словно пробудилось что-то огромное, древнее и голодное, спавшее под фундаментом веками. Пыль с потолка посыпалась серым, липким снегом, оседая на плечи и волосы. Ольга вцепилась в мою руку. Ее пальцы впивались в кожу, как когти хищной птицы. — Пора, — прошептала она. В ее глазах был не страх — знание. Знание того, что сейчас произойдет. — Он почувствовал, что мы знаем. Он… проснулся.