Лера не выключила. В раме старого экрана показалось что-то красное, катящееся по обочине — зонт, тот самый, как живая точка на сером. Он подпрыгнул о кочку и исчез за бортом кадра. А в следующей секунде — КРАТКИЙ КРУГ. Линза камеры поймала солнце, которого не было, и на плёнке распустился тот самый ноль.
GPS пискнул и пересчитал маршрут. «Через 300 м поверните налево». Повернуть было некуда — лес, туман, ровная полоса. Но на мгновение слева, как вспышка света, проступила вывеска: ПРИВАЛ–93. Девушка моргнула — и вывески не стало. Остался мокрый куст.
— У нас реальность глючит, — аккуратно сказала зелёная, и в её голосе впервые прозвучал настоящий, неигровой страх. — Я за то, чтобы тормозить. Прямо сейчас.
Саня чуть убавил скорость. В этот момент кто-то тихо постучал в дверь — тук-тук-тук — как детской костяшкой. Все трое одновременно обернулись. Никого. На стекле изнутри, там, где туман рисует узоры, появилась ладонь — маленькая, неловкая, со смазанными линиями. И исчезла.
Лера резко выдохнула и прижала «Зенит» к груди сильнее. Камера отозвалась вибрацией — едва заметной, как мурлыканье. Экран сам собой вернулся к слову. Белые буквы по серому снегу:
П Р О С Н И С Ь.
— Всё, — сказала она, — я это записываю.
— Тебе сказали не включай, — процедил Саня.
— Нет, — Лера качнула головой. — Это не про камеры.
Она включила фронталку. Её лицо всплыло на экране, как луна в луже. Под глазами — чёрные полукружья, волосы прилипли к щеке. И там, за её плечом, в прямой трансляции, на переднем сиденье сидел парень — Лера его не знала, но ты — знал. Короткая бородка, взгляд на дорогу, рука на руле. Он не смотрел в камеру. Он смотрел вперёд, и губы его шевельнулись тихо: «Не делай этого».
— Кто это? — спросила зелёная, и её голос дрогнул.
— Фейс-фильтр, — быстро сказал Саня, но голос сорвался. — Новый какой-то.
Лера хотела сказать «угу», но не сказала. Она промотала лайв на несколько секунд назад — и на записи никого не было. Только они трое, дорога, зеркала. Она подняла глаза — и парень исчез. Саня напряг плечи, зелёная вжалась в сиденье. В салоне повисло 9:30 — не на приборке, в воздухе, как невидимая печать.
— Дай сюда, — Саня потянулся к «Зениту», но Лера отдёрнула.
— Если выбросим — будет хуже, — сказала она вдруг уверенно и сама удивилась этой уверенности. — Его надо донести. Куда-то, где он должен быть.
— Куда? В музей ретроужастиков? — фыркнул Саня, но в его насмешке уже не было силы.
— В «Привал», — выдохнула зелёная. — Если он был. Я его видела.
Они проехали ещё сто метров. Справа из тумана выросла площадка. Она была — квадрат света на мокром асфальте, две колонки, будка с мутным стеклом, как в кадре. Вывеска не горела, но буквы угадывались глазами, привыкшими к игре в совпадения. ПРИВАЛ–93.
— Не-не-не, — Саня зажал тормоз, но машина, как по маслу, сама свернула. Руль стал лёгким, как будто кто-то изнутри помог. На панели на секунду моргнули часы — стрелка встала на 9:30 и пошла вперёд: 9:31… 9:32…
— Это не смешно, — сказал он тихо, и его пальцы побелели, сжимая руль. — Лера, я тебя прошу…
Лера уже открывала дверь. Дождь мелко бил по лицу. Она вышла, держа «Зенит» обеими руками, как дитя. Асфальт под ногами был в белых кольцах. В будке — пусто. Но стекло внутри дышало, как если бы кто-то только что вытер запотевший круг.
— Если что, — сказала зелёная из окна, — я кричу мама и жму на газ.
— Крикни проснись, — ответила Лера.
Она подошла к колонке. На подставке лежал мел — такой же, как на детской площадке. Лера подняла его и, не особенно думая, нарисовала круг вокруг собственных ботинок. Линия вышла неровной, но замкнулась. Внутри круга стало теплее — или ей показалось.
«Зенит» коротко вздрогнул, как если бы плёнка заела и выдернулась. Экран показал лицо — не её: мужское, уставшее, с пустыней под глазами. Губы сказали без звука: «Ты — только воспоминание». Лера вдруг ощутила, что могла бы обидеться — но не обиделась. Она улыбнулась незнакомцу — и танк из тумана, стоявший на горизонте, чуть отступил.
— Слышишь? — позвала она машину. — Тут не страшно. Совсем чуть-чуть страшно — это по работе.
Саня выбрался, ругаясь шёпотом. Зелёная неторопливо достала телефон. Экраны мерцали, как стая жуков. Никакая сеть не грузилась. Но лайв у Леры продолжал идти — для одного зрителя. Внизу, вместо никнейма, стояло слово: ноль.
— Слушай, ноль, — сказала она в камеру. — Мы нашли твоё. Что дальше?
В будке скрипнуло. На стекле круг раскрылся на долю секунды, как зрачок. Внутри, очень-очень далеко, промелькнули кресла кинозала. Тепло, пыль, луч от проектора. И на стене — кривые буквы: «Выбор и есть жизнь».