Мы бросились к выходу, не оглядываясь, сжигая последние силы. За спиной гул нарастал, превращаясь в оглушительный, многоголосый рев, в котором слышались и скрежет металла, и крики, и что-то нечеловеческое, булькающее. Словно Ноль, о котором мы прочли в журнале, наконец открыл свои невидимые глаза. И увидел нас. Двух глупцов, разбудивших древний кошмар.
Глава 4. Таксист, который видел дьявола
Мы стояли на обочине, как два призрака из дешёвого романа: «Блогер и девушка из 1993-го ищут Ноль на трассе М-10». Моя «девятка» дымилась последними парами, радиатор вздулся, как труп на солнце. Смерть быстрая, без шансов на реанимацию. Ветер гнал пыль, смешанную с запахом горелого масла и осенней листвы.
Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в оттенки гноя и ржавчины. Тени не подчинялись свету: от столба они тянулись одновременно на восток и на запад, как разорванные нити судьбы. Ольга стояла неподвижно, как вырезанная из старой фотографии — пыль медленно оседала на её ветровке цвета мокрого асфальта, превращая её в музейный экспонат, который забыли убрать в хранилище. Она не дышала. Или дышала так незаметно, что казалась частью этого застывшего пейзажа.
Из-за поворота вырулил жёлтый «Москвич-2141» с шашечками. Матовый, облупленный, как кожа после ожога, с вмятиной на крыше, похожей на след от гигантской когтистой лапы. Табличка «TAXI» на крыше — старая, как время, облезлая, с трещиной посередине, будто её пытались разломать. Двигатель хрипло всхлипнул, словно сам испугался остановиться, а потом замолчал, задыхаясь. Дверь открылась с таким скрипом, будто в ней застряли десятки забытых голосов, шепчущих о дорогах, которые вели никуда.
Таксист был… неправильный. Один глаз карий, как грязная лужа, другой — мутно-голубой, как зимнее небо перед метелью. Но оба смотрели сквозь меня, будто проверяли — на месте ли душа, не продал ли я её кому-то на обочине. Его лицо было изрезано морщинами, как карта заброшенных дорог, а на подбородке росла щетина клочьями, как выжженная трава.
— Подвезти? Или вы уже на том свете, а я вас догоняю? — его улыбка была беззубой и кривой, но в ней не было ни капли веселья. Только усталость и что-то ещё. Что-то древнее и голодное.
— Мы вообще-то… — я запнулся, глотая пыль и страх. Объяснять, что мы ищем Ноль, было бы то же самое, что рассказывать глухому о тишине. Слова терялись в этом искаженном пространстве.
— В «Прогресс-9» ездили? — он кивнул на серое здание вдалеке, похожее на могильный камень, который забыли закопать. Оно маячило на горизонте, как рана на теле земли.
Я кивнул, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.
— Тогда всё ясно. Садитесь, пока дорога вас не съела. Она здесь прожорлива. Особенно для таких, как вы.
Он назвался Геной. Сел я — и сиденье подо мной пискнуло, будто живое. Кожа на нём была потрескавшейся, холодной на ощупь. Из магнитолы зашипели «Белые розы» — плёнка, шорох, голос из глубин времени, пропитанный тоской и дешёвым одеколоном. Пахло гарью, перекисью и чем-то ещё. Чем-то сладким, как тление.
— Только не засыпайте, — сказал Гена, поворачивая ключ. Двигатель завёлся с натугой, как старый человек, поднимающийся по лестнице. — Проснётесь не в том году. Или не проснётесь вовсе. Тут как повезёт. Бывает, просыпаются в девяносто третьем. А бывает — вообще не просыпаются. Остаются тут. Как тени.
— А вы в каком? — спросил я, стараясь не смотреть на его руки. Они лежали на руле неподвижно, как мёртвые птицы.
— Я? В ожидании конца света, — ответил он, будто констатировал диагноз. — А по бумагам — девяносто первый. Август. Вот-вот один мужик полезет на танк. А дальше — сами знаете. Пиздец. Как всегда.
Ольга устроилась напротив, как на допросе. Смотрела в лоб. Её зелёные глаза, казалось, пронзали его насквозь, читая мысли, которых у него, возможно, уже не осталось. Его глаза в зеркале уставились прямо на неё. Карый — с любопытством, мутно-голубой — с тоской.
— А вы, девушка, откуда будете?
— Из эксперимента, — отрезала она. Голос был ровным, стальным, без единой нотки сомнения. Как доклад на конференции, где обсуждают судьбу мира.
— Понимаю, — фыркнул он. — Тут каждая вторая такая. Одна бабка вот всё молилась на пустое сиденье. Внук у неё там умер. Год назад. А она — будто он всё ещё с ней. Сидит вот тут. — Он кивнул на место рядом со мной. — Говорит с ним. Иногда смеётся. Страшно, честное слово.