У памятника Маяковскому он пытался разыграть Мальву, и она смешно прыгала на него прямо среди розовых и красных свежевысаженных тюльпанов.
А во дворе моего дома он вдруг заглянул в глазок вентиляционной шахты метро, – я часто играла возле нее с подружкой в прошлой детской жизни, а теперь стояла и болтала с ним.
– Смотри: это очень страшно.
И я заглянула в этот глазок вслед за ним и увидела густую темноту, которую так часто видела внутри себя самой.
Он спросил меня:
– Ну что, страшно?
Я ответила:
– Нет, просто очень темно.
И в этот момент мы снова посмотрели в глаза друг другу, как зачарованные.
И тогда пришли лесные звери и та самая страшная колдунья, что преследовала меня, просто чтобы увидеть, как мы с ним смотрим друг на друга посреди апрельской пустоты.
Потом мы пошли к дому, он проводил меня с Мальвой до лифта и уехал, а я осталась одна.
Оказавшись в своей комнате, я легла на кровать и почему-то заплакала. Мальва, как всегда, лежала в дверях на входе в комнату, это было ее любимое место, чтобы видеть все, что происходит. Она удивленно смотрела на меня. А я отчего-то плакала и не могла остановиться; мне казалось, что я чувствую только боль, потребность в его внимании, в том, чтобы оно стало абсолютным. Я думала, что влюблена, но в этом чувстве было нечто другое, я ощущала, что меня нет, а есть только мое сиротство, моя ненужность даже себе самой. Тогда я еще не писала и не верила в себя – во все, что я делаю. Мне постоянно нужен был внешний раздражитель, чтобы направлять на него свои эмоции. Иначе они уничтожали меня.
Уже в начале мая в зеркальной витрине я увидела очень худую девушку в розовом платье в цветочек с острыми плечами и каштановыми волосами до плеч, с длинной прямой челкой. Я долго разглядывала ее, пока не поняла, что это я сама. И тогда я внезапно перехватила свое собственное выражение лица, оно было таким странным, словно меня достали с самого темного дна или меня переехал бульдозер.
Этим бульдозером всегда было мое собственное сознание, моя психика с ее потребностью в разрушении, и я опознавала себя сама именно сквозь эту поврежденность, это крайнее нездоровье во взгляде.
Я дошла до Патриарших прудов, спустилась к воде, села на траву и долго смотрела на воду, затем легла на траву и посмотрела на парочку влюбленных: они сидели недалеко от меня, и он что-то говорил ей на ухо, она смеялась, они держались за руки и переплетали пальцы, как в игре, самой простой и нежной.
Отчего-то я заплакала, глядя на них, и через мгновение почувствовала себя счастливой. Я подумала, что влюблена в Демьяна, и что он снова приедет гулять со мной и Мальвой, и счастье станет абсолютным, таким, которое нужно мне. Солнечный свет гладил мое лицо и голые колени. Я умела тогда только или быть очень счастливой, или находиться на дне, темном и страшном. Промежуточных, средних состояний я тогда почти не знала.
Я была как маятник, только на самом эмоциональном верху или в самом низу.
Демьян приехал еще раз в начале июня, недолго погулял со мной и Мальвой, попрощался со мной у подъезда нервно и коротко. Уходя, он сказал мне:
– Девушка с собакой в городе – это так хрупко.
Так началось лето моих внутренних страстей.
Where Is My Mind (лето/осень 2010-го)
В ИЮЛЕ, когда я пила коньяк в глубине и жаре летнего двора с незнакомым парнем и с останавливающимся от волнения сердцем восьмой раз за два часа позвонила Демьяну, на этот раз с телефона незнакомого парня, он сказал мне коротко и ясно, что мое поведение отдает шизофренией. Не могу сказать, что он был не прав, но я не могла это осознать в те минуты. Я поблагодарила незнакомого парня за коньяк и ушла от него, когда он попытался занять у меня двести рублей, потому что у меня их не было. Вечер перешел в летнюю ночь, и от алкоголя и томления мне казалось, что мозг взрывается. Я зашла в лифт, поднялась на последний этаж и подошла к окну, где год назад занималась сексом с человеком, уничтожившим мою психику. В голове у меня отчего звучала идиотская песня «Гостей из будущего»:
Мне было больно оттого, что никто не может мне протянуть руку и я никому тоже не могу ее протянуть, а только порчу все. Демьян бросил трубку – и мой мир рухнул.