Мысль мелькала в голове у Ирины, вертелась из стороны в сторону. И она сама себя ругала за нее – навязчивую, неприятную. И стыдилась даже: один человек от чистого сердца другому помогает, незнакомому, кстати, а она про какую-то ерунду думает. Сказать ей? Но как… И не сказать – понимает ли? А пример у Иры перед глазами был, к сожалению. Схожий, неприятный для участников той истории. Проговорить на правах старшего товарища, или не стоит? Еще неделю назад Ира высказалась бы, без сомнений, а сейчас – нет, пожалуй. Люди-то все разные, и в похожих ситуациях по-разному себя ведут. И еще люди лучше, чем кажется порою.
Ирина отвлеклась от раздумий и невзначай прислушалась к очередному разговору Ники.
- Да, мам. Мне сегодня в двенадцать тридцать на обследование, завтра выпишут. И капельницы эти поганые с уколами больше ставить не будут, фашисты проклятые. У меня вся попа болит, и рука тоже.
Вот же нежное создание! И в одно ухо влетит, из другого – вылетит.
- Ника, тебе же в одиннадцать тридцать, - Ира дождалась длинной паузы, думая, что разговор окончен. – Две минуты осталось, а еще дойти надо в другой конец здания. Не попадешь, кабинет-то только до обеда работает.
И новый взрыв негодования:
- Что вы мне указываете! И в личный разговор вмешиваетесь! Вот воспитанная вы, да? А вести себя не умеете! Тоже мне, учительница.
Вот уж точно, благими намерениями… Получите-распишитесь за заботу. А ничего, что пост договаривался с поликлиникой, пропихивая девчонку без очереди?
- Не пойдешь, что ли? – заволновалась Анна. – Себе же хуже сделаешь.
- Я. Пойду. Полпервого, - рубила слова Ника. Ира вздохнула, нашла в телефоне «Скорпионс». Без хард-рока сегодня как-то не обойтись. А на обследование Ника все же попала: постовая медсестра поругалась и лично отвела ее в поликлинику, проконтролировала, значит.
Ира лежала, отгородившись наушниками, и думала о странном понимании людьми личного пространства. Почему-то все окружающие должны их личное пространство оберегать, а свое обесценивать. И не только те, кто громко обсуждает личные темы в маршрутке или больничной палате, но и прочие, кто горазд за чужой счет самоутвердиться. На днях, к примеру, санитарочке Оле – той самой, с большим сердцем – пришлось после суток дежурства заступить на новое, до самого вечера. А как иначе, если обе сменщицы заболели, а третья уехала. И тяжелых столько…
И сидела усталая Оленька на кушетке напротив их палаты, рядом с конторкой поста. А проходящая мимо пожилая дама хорошо поставленным голосом молвила: «Больница называется! Вы вот ее доктору покажите, у нее синяки под глазами, как у панды. Это мне на седьмом десятке простительно, а ей-то тридцати нет». И так-то снисходительно пальчиком на «нее» показала, не скрывая презрения. В третьем лице. Некрасиво вышло, уничижительно.
Дама прошествовала мимо, Оля промолчала. И постовые сестры ничего не ответили – что тут скажешь. А неловко себя все почувствовали, кто слышал. Вроде, оскорбила походя санитарочку дама-пациентка, а неприятно всем остальным.
Марта вновь бухнулась на койку, быстренько записала голосовое сообщение какому-то Ивану, отправила. Чинно сложила руки на груди, уставилась в потолок, захохотала.
- Ты, мать, однако, сильна, - повернулась к Ире, - как же ты меня в первый день лихо материться отучила. Прорывается, конечно, иногда, уж прости, но стараюсь, однако. Вот вернусь на работу, буду с мужиками так же разговаривать: «Ты, Ванечка, нехорошо поступил, что в выходные выпил слишком много самогонки и с похмелья приперся на работу. Из-за того большой брак получился, и вся смена денежек меньше получит, а Валерику выговор влепили, что недосмотрел». Вот ржачка будет на весь цех. Не поймут мужики, неа.
Ирина только улыбалась молча, представляя эту картину, а еще Василия Алибабаевича, который батарею на ногу уронил, нехороший человек*. Но все же заводские реалии ее интересовали куда меньше, чем судьба молодого человека из соседней палаты.
- Да погоди, Марта. Артем как? Что заведующая говорит?
Вскочив с кровати и оглянувшись на соседок, Марта присела на корточки возле Ириной кровати. Та махнула рукой – чего уж тут чиниться – и молча похлопала по своему одеялу. Без промедления соседка примостилась на краю койки, зашептала практически на ухо:
- Говорит, динамика хорошая наметилась. Его завтра утром за город переводят, в профилакторий бывший, там после инсульта восстанавливаются. Не бесплатно, правда, но родственники две недели уже оплатили. А дальше видно будет. Я его на коляске в коридор выкатывала, чтоб хоть в окошко посмотрел, воздухом подышал – душно у них. Ну, и уши греют старички, у них другого-то занятия и нету. Знаешь, что он мне сказал? Что это только благодаря мне он жить захотел…