Почувствовав в упрямстве Дэнни оскорбительный вызов такой глубокой мудрости, Марта сказала:
— Беда в том, что он думает, будто все знает.
Священник кивнул. Вспомнив свой давний разговор с молодым О’Рурком, он мог с ней только согласиться. Самонадеянный молокосос! Конечно, он ради его матери поговорит с ним еще раз, но мысль об этом не доставила ему ни малейшего удовольствия. Он ободряюще улыбнулся.
— Обычный недостаток юности, — сказал он. — Однако небольшая беседа могла бы быть для него очень полезной. Может быть, в следующую субботу днем?
Марта кивнула.
— Мне очень неприятно вас затруднять. Вы уж извините, что я так к вам зашла.
— Мой долг, миссис О’Рурк, требует, чтобы я делал все, что в моих силах. — Он встал, радуясь, что хоть это позади. — Не выпьете ли перед уходом еще чашечку?
55
Дэнни еще одевался, когда в комнату к нему ворвался отец.
— Поздравляю, сынок! Посмотри-ка, вот твоя фамилия в газете. Ты сдал экзамен!
Недошнуровав ботинка, Дэнни взял газету и просмотрел результаты экзаменов. Он сдал без отличия, но и этого было достаточно.
— Я так и знал! — радовался Деннис. — Я всегда говорил Фреду Тейлору, и Джо Камерону, и всем ребятам, что ты сдашь. Так оно и вышло! Теперь тебе есть на что опереться.
— Да, хорошо, что мне удалось сдать, раз уж ты всем за меня заранее ручался, — улыбнулся Дэнни. И с облегчением подумал, что с зубрежкой покончено. Вот в этом сомневаться не приходится.
Отец хлопнул его по плечу.
— Ну-ка, бери газету себе. Я уже ее просмотрел. — Он пожал плечами. — Ничего подходящего.
— Не волнуйся. Что-нибудь да подвернется.
— Да уж не знаю, — с сомнением произнес Деннис и вдруг снова просветлел. — Тебе-то уж, во всяком случае, подвернулось. Вот будет довольна твоя мать! Сказать ей или ты сам?
— Скажи ты. Я сейчас приду.
Дэнни кончил одеваться. Зашнуровывая ботинок, он поглядел на рукопись у себя на столе, на красный бланк с отказом, приколотый к ее уголку. Это была статья, которую он написал, озаглавленная: «Человек и общество».
Начиналась она так:
«Сенека сказал: «Человек — общественное животное». Сегодня общество стало его клеткой, и поэтому представляется уместным спросить: «Кто его сторож?» Этих сторожей три — политика, предпринимательство и религия — иерархия тюремщиков, давших обет оберегать собственные интересы.
То, что эти интересы противоречат стремлению человека полностью осуществить свои возможности внутри своей среды, явствует из ограничений, налагаемых на его элементарнейшее право зарабатывать себе на жизнь, не говоря уже о праве проявлять себя как общественное существо.
Это трагедия и национальная и глубоко личная; парадокс, ответственность за который лежит на троице, претендующей на то, что она представляет нацию…»
Какой-нибудь радикальный журнал мог бы принять такую статью, будь она написана профессором философии, социологом или политическим деятелем с неортодоксальными убеждениями. Дэнни же было указано только, что он, «по-видимому, не нашел своего места в жизни» и что «ему следовало бы поискать какое-нибудь интеллектуальное занятие».
Бросив статью в стол, Дэнни отправился завтракать.
— Ты выдержал экзамен, — сказала его мать, едва он вошел в кухню. — Это очень хорошо. Теперь они поймут, что ты не простой клерк и обычная работа тебе не подходит.
Этот комментарий, дополнивший восторги Денниса, был произнесен тем же полным надежды тоном. Дэнни сказал что-то неопределенное и поспешно набил рот едой.
Мать, собрав тарелки, задержалась у стола.
— Ты придешь обедать домой?
Он ответил, что придет. Но почему она вдруг спросила об этом?
— Я просто подумала, не собрался ли ты куда-нибудь, сегодня ведь суббота.
Дэнни шел по Токстет-роуд и размышлял. Голос у матери был озабоченный. Почему ей нужно, чтобы он пришел обедать домой? В течение многих лет она представлялась ему одиноким стражем, бдящим над ним. Его чувство к ней не было ни любовью, ни привязанностью — больше всего оно походило на то, какое можно питать к тюремщику, старающемуся, чтобы тюремная дисциплина пошла заключенному на пользу. Где-то в глубине его души жила благодарность за добрые намерения — но только в самой глубине, под спудом. Если он обманет ее надежды, ему будет жаль, однако не слишком. Она ведь не усомнится в своей нравственной правоте и, разочаровавшись в нем, не станет ему сочувствовать. Ну, так если он ее разочарует, оправдываться он не будет.