- Осторожно, заряжен, - предупредил Андрон. - Теперь верите?
Маринка не знала, что и сказать.
- Познакомьте меня с человеком, который скрывается у вас.
- Что?!
- У вас, в вашей хате, в последние дни поселился мужчина, который очень хотел скрыться от посторонних глаз. Но некто его все же увидел. И ваше спасение только в том, что сей "некто" - ваш покорный слуга. Видел вашего гостя только я...
- Никого у меня нет! Никого! Слышите? Никого!
- Ну что это вы, дорогая моя, так сердитесь? Запомните, если говорите неправду и хотите убедить, что это правда, - прежде всего, не проявляйте своего волнения.
А то, что у вас скрывается какой-то человек, я, моя дорогая, знаю наверняка. Откуда? Сейчас объясню. Все очень просто! Не только ваши знакомые выходят иногда на ночные прогулки...
У каждого своя судьба. Одни люди счастливые, другие - несчастливые, а вот ваш гость, должно быть, в сорочке родился. И до сих пор сам удивляюсь, как это мне удалось отвести облаву от вашей хаты...
Теперь ясно? Больше не сомневаетесь? Знакомьте. У меня ценные сведения, я могу быть полезным партизанам...
Андрон говорил громко, почти кричал.
- Зачем вы так громко разговариваете? - спросила Марина, оттягивая время, лихорадочно думая, что делать.
- А я это нарочно. Я хочу, чтобы слышали не только вы, но и тот, кто скрывается у вас. То окошечко на задней стороне хаты достаточно-таки широкое. Мне очень не хочется, чтобы ваш товарищ использовал его как дверь. Так вот, перед вами альтернатива: либо тот, кто прячется, отведет меня к партизанам, либо, если он убежит, я вынужден буду отвести вас в полицию. Другого выхода у меня нет - я хочу жить.
Еще раз говорю: не бойтесь. Если бы я хотел арестовать вашего постояльца, разве я так бы действовал? Окружил бы хату и... Одним словом, вы понимаете. Понимаете?
Маринка ничего не ответила.
- Марина, - донесся из кладовки голос Михаила. - Отопри, выпусти меня.
Андрон вздрогнул, глаза забегали - девушка, пистолет, дверь... - обмяк весь, опустил голову.
Марина подошла к кладовке, вставила ключ, открыла.
Андрон порывисто направился к Михаилу:
- Здравствуйте! Вот... Вот я и пришел...
- Вижу. Да, поздновато вы надумали партизанить! Выворачивай карманы!
- Оружие я уже сдал...
- Знаю, слыхал. Выворачивай, выворачивай! Так. А какие еще бумажки есть? А в том кармане? И справки и удостоверение - все, все давай.
Михайло сел за стол, придвинул к себе документы Чебренкова. Андрон как встал, так и стоял, не смея присесть.
- Ясно... - бормотал Михайло, читая документы полицая.
- Товарищ партизан...
Михайло поморщился:
- Какой я тебе товарищ...
- Э-э... гражданин партизан, а у вас... я хотел спросить: в партизанском отряде справку мне смогут дать, что я... одним словом добровольно к партизанам...
- Ишь, чего захотел! - Михайло засмеялся. - Сразу и справку ему! Справка партизанская - это тебе не немецкий аусвайс, ее, знаешь ли, не угодничеством зарабатывают. Посмотрим, на что ты способный...
- Так, значит, - встрепенулся Андрон, - так, значит, вы возьмете меня!
- А куда ж тебя девать теперь? Повесить всегда успеем, а может, еще и пользу принесешь да человеком станешь. Вот только идти придется далеченько. Как ты, на ноги не слаб?
- Да я... Хоть до самой Москвы!..
- Ну ладно, ладно. Эмоции свои потом будешь изливать. А сейчас садись в уголок и замри, словно твоего и духу тут не было. Принесла же нелегкая... Из-за тебя с невестой не попрощался как следует...
Андрон послушно уселся в уголке на скамью, но при слове "невеста" глянул искоса на Марину. Девушка подошла к столу, положила пистолет Андрона. Михайло хотел обнять девушку, но Маринка отстранила руку. Глаза вскинула на Андрона: неудобно, мол, мы сейчас не одни...
- Что? Вот этого стыдишься? Так это же не человек, так себе, временное существо, гомо утенс. Эх ты, Маринка-Хмаринка! - Схватил, обнял, поднял на руках. - Будешь скучать обо мне?
Глазами кивнула: "Буду..."
- А бояться по ночам?
Покачала головой.
Осторожно, как нечто хрупкое, нежное, опустил, поставил на ноги. Маринка потупилась: и до сих пор как-то не верилось, не могла поверить, что сегодня, сейчас Михайло уйдет и уже не будет его с нею. Стоит, боится взглянуть на парня...
Обнял, прижал - и крепко-крепко, губы в губы...
- Моя...
Андрон крякнул. Но на него и не глянули. При чем тут Андрон - мир, вселенная, ничего не существовало для Маринки, кроме Михаила, и для Михаила - кроме Маринки... И сейчас особенно не верилось девушке, что вот и все, что она прощается и спустя минуту любимый уйдет...
И только тогда, когда он уже надевал шинель, Маринка осознала вдруг всю бездонную пустоту двух коротеньких слов: "уже все..."
Рванулась, прижалась к шинели, к чужой, к черной. Хотела что-то крикнуть - захлебнулась, забилась в тяжелом беззвучном плаче.
- Ну, не надо... Не надо... - Но и у него блеснуло, покатилось по щеке. - Ну, слышь, Маринка... Перестань... Я вернусь, я обязательно вернусь! Ну... успокойся! Ну, мы ж с тобой здесь не одни...
Маринка искоса посмотрела на Андрона и сразу же рукавом вытерла, со злостью стерла горькие, совсем уже не девичьи слезы: что-что, а слабость свою женскую она не выдаст напоказ этому "утенсу"! Из-за него, из-за, таких, как он, и все зло на земле!
Отвернувшись, взяла со стола пистолет Андрона:
- Вот... Трофей забыл.
- Оставь у себя. - Михайло сосредоточенно, закусив губу, застегивал на шинели верхний крючок. - В хозяйстве пригодится. Пока я не вернусь, от ухажеров отбиваться будешь.
Маринка спрятала пистолет.
- А может, все ж таки до рассвета побыл? Ночь, вон буря какая...
- То и хорошо, что ночь. Ночь - наша мать партизанская. А буря - нам с тобою и умирать в бурю. Люблю веселую погоду! Ну ты, партизанская справка, пошли!
Андрон поднялся. Почтительно и как-то по-бабьи поклонился:
- До свидания, Марина Даниловна...
Девушка не ответила.
- Топай, топай! - Михайло подтолкнул полицая. - Ишь какой вежливый стал, как пушки загремели! Всего, Маринка!.. - Хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой. Отвернулся, поправил шапку, шагнул в сени.
...Маринка стояла на крыльце. Буря рвала с нее распахнутый кожух, трепала волосы. Удалялись, таяли во мгле две фигуры - дебелая, жирная Андрона и высокая, стройная Михаила.
Вот и проводила... Как все просто... Может, и насовсем.
Девушка захлебывается, давится слезами - смерть, что ей смерть! Не раздумывая, ни минуты не колеблясь, умерла бы она, чтобы только денек, один-единственный денек побыть еще вдвоем!
Один день?
Грозное, неведомое сияние рождается в душе. Девушка поправляет кожушок, непослушными пальцами вытирает слезы. О, она теперь уже совсем не та! Она уже не Маринка, она - Марина! И уже не пугливым огоньком во всемирной буре дрожит, теплится ее жизнь! Не коптилкой. Куда там буре - и смерти не погасить!
- А может, и вправду... - думает вслух Марина. - Может, и не выдумал Михайло про того профессора, и все было, все будет, как он говорил...
Может, оно и вправду люди бессмертны...
Ветер, веселый мартовский ветер забивает дыхание. Ветер этот такой сильный, что кажется, еще чуть-чуть, еще мгновение, и подхватит, понесет ее высоко-высоко, и вся ее жизнь, какой бы она долгой ни была, будет одним неистово радостным полетом...