Вошёл Тарас, спиной открывая дверь и неся в руках обеденный столик на ножках. Поставив его передо мной, он снова потопал вниз на кухню, чтобы принести мне мой завтрак. Я поднялся с дивана и прошёл в ванную комнату, где начал набирать в ванну воду. Я решил совместить приятное с приятным и позавтракать непосредственно в ванне.
Я вернулся в комнату как раз тогда, когда Тарас наконец расставил на столике тарелку с драниками, вазочку со сметаной и приборы. Из холодильника я достал бутылку «Тархуна» и отнёс её в ванную. Поблагодарил Тараса и, когда он ушёл, сам отнёс столик с драниками к ванне.
Завалившись в воду, я приступил к завтраку. На стене напротив ванны у меня висел плазменный телевизор. Открыв на нём горячо любимую мною книгу «Опыты» Мишеля де Монтеня, я принялся читать и завтракать. После завтрака я продолжил и дальше читать в ванной и не заметил, как заснул.
Проснулся я часа через три. Хорошо, что я не затыкаю пробкой ванну, иначе бы вода перелилась через край, пока я спал, потому что я не выключаю воду, принимая ванну, чтобы создавался эффект водопада. Тело немного ломило от однообразной позы. Почти не просыпаясь, я выключил воду и, покинув ванную комнату, дошёл до своей кровати, куда и повалился, чтобы продолжить сон.
Этому, однако, не суждено было случиться. Не успел я снова заснуть, как ко мне в спальню, сопровождаемый Тарасом, вошёл мой отец.
— Матвей, просыпайся, — строго сказал он. Когда отец говорит таким тоном, он ждёт полного повиновения.
Глава 22
Я сел на кровати.
— Что такое? — спросил я, пытаясь открыть глаза.
— Я только что с моим братом Николаем отвёз Валерия в каземат, где он будет находиться всё время, пока ведётся суд, — сказал отец. — Тебя тоже будут вызывать и могут приговорить, вплоть до смертной казни.
Я зевнул.
— Сам же знаешь, что сначала секундантам определяют смертную казнь, а потом помилование выписывают. Максимум чинов лишат на полгода-год. Отдохну хоть от подачи шампанского великим князьям.
— Ты, братец, — с грустной иронией прищурился отец, — кажется, не вполне понимаешь нюансы.
Он уселся.
— И какие же нюансы? — поинтересовался я.
— А такие, — резко ответил тот, — при которых с нормальными, Матвей, нормальными, дворянами поступают так, как ты сказал. А не с теми, у кого нет Яра, которые не наследники и вообще никакой пользы Отечеству не приносят.
Я поднял бровь.
— Как это не приносят? А шампанское им кто подаёт? — спросил я.
— Прекратить глупые шутки! — рявкнул отец.
— Ну, если прекратить, — ответил я, — то ты же не будешь утверждать, что Государю Императору настолько мешает ничтожный стюард Мартынов тем, что он пустышка, что Государь воспользуется случаем приговорить меня к смертной казни?
— Всякое может быть, — ответил отец, — ты — фигура малозначимая, а врагов у нас немало. Могут повлиять на то, чтобы тебя лишили помилования, просто затем, чтобы нам досадить.
— Причём понимают, что серьёзного ответа от вас не последует, потому что лишение меня помилования и моя казнь, будут для вас только формальным поводом для скорби, а на деле же моя смерть станет для вас облегчением и избавлением от позора, — ядовито ответил я.
Отец молча посмотрел меня.
— С положением дел я тебя ознакомил, — сказал он наконец, ничего не возразив, — Теперь по поводу Бенедикта этого. Ты новую заметку видел?
— Нет ещё, — кивнул я. — Всё переврали, небось?
— Это само собой, — ответил отец, — мой тебе наказ: сиди дома. Сейчас тебе нельзя выходить на улицу, так как тебя будут везде ловить журналисты, чтобы спровоцировать на ещё какую-нибудь выходку.
Я промычал что-то невнятное, мол, посмотрим, как получится.
— Учти, это в твоих же интересах, — сказал Михаил Мартынов, — если вокруг тебя будет слишком много негативного шума, это может сыграть не в твою пользу. Конечно, если «Римское Эхо» будет позволять себе слишком многое, то будем судиться, обанкротим, по миру пустим.
— Так может просто купить их и самим писать, что хотим? — предложил я.
— Ну вот, сначала обанкротим, потом за бесценок и купим, — ответил отец. — Но только в крайнем случае. У нас свобода слова, всё-таки. Теперь по поводу Гуриели.
Я напрягся, но постарался не подать виду.
— Сегодня ночью князь Гуриели со своими людьми ворвался в дом к князю Аматуни, где, при не до конца выясненных обстоятельствах, вспыхнуло побоище, в результате которого князь Гуриели оказался обезглавлен.