— Я оденусь и выйду к тебе в гостиную, — сказал я, намекая, чтобы отец вышел, когда я буду одеваться. Ведь после ванной я прямо голым упал в кровать. Недавний опыт показал, что мне нравится размахивать половыми органами перед женщинами, но перед мужчинами делать это я против категорически. Тем более, перед собственным отцом.
Тот кивнул и вышел.
— Тарас, принеси нам завтрак с чаем, — услышал я, как отец отдаёт распоряжения Тарасу по интеркому, — и можешь предложить чаю Жану.
Жан — это водитель и валет отца. Глупый и напыщенный француз, который несмотря на то, что постоянно читал французских авторов, оставался ограниченным, лишённым самостоятельного мышления обывателем. В нашей семье, все мы, конечно, читали французских мыслителей. Причём мой отец читал в оригинале, в отличие от матери, которую картавый французский язык смешил своей жеманностью.
Когда я ещё жил с родителями, мы тихонько, между собой, чтобы не обидеть слугу, потешались над уверенностью Жана в том, что кроме французской культуры нет никакой другой, над его вопиющей безграмотностью по отношению ко всему, что было создано не французами. Тарас же Жану по-своему симпатизировал, так как считал его фанаберию, в смысле глупую спесивость, забавной.
Я вылез из-под одеяла и напялил снова домашний костюм, расшитый жар-птицами. Умывшись, чтобы окончательно проснуться, я вышел в гостиную к отцу. Тарас уже суетился за столом, расставляя приборы. Посреди стола уже стояла тарелка с блинами.
Тарас, бывший до моего рождения слугой в доме моего отца, благоговел перед ним и всячески старался ему угождать. Видя, что ко мне пришёл Михаил Юрьевич, дядька, пока мы разговаривали, заранее приготовил любимые моим отцом блины, как раз на случай, если тот останется на завтрак, чтобы ему не пришлось ждать. Предусмотрительность в исполнении Тараса удивительная.
Отведав своего любимого блюда, отец расслабился и немного подобрел. Он благожелательно посмотрел на меня и сказал:
— А здорово ты этого Бенедикта прутом-то!
— В плане? — не вполне понял я.
— Да я же видел, видео-то полно в Паутине, — сказал отец, — визжал он, как поросёнок.
— Да, это точно, — улыбнулся и я.
— Вот интересно наша жизнь устроена, да? — начал рассуждать отец. — Вот кузен твой поступил правильно, а всё равно виноват. Ты поступил правильно, а теперь и над тобой смертная казнь висит.
Это он про секундантство моё.
— Подлеца отхлестал, — продолжил Михаил Мартынов, — так ведь на то он и подлец, чтобы его хлестать, что ж с ним ещё делать? А тебя теперь — в суд.
— Да, кстати, насчёт суда, мне же повестка должна прийти! — вспомнил я.
— Ну вот придёт, скажешь мне, — сказал отец, — посмотрим по ситуации, может, он отзовёт претензии. Там решим, будешь судиться или рот ему деньгами заткнём.
— Да лучше уж судиться и по суду выплатить, чем от него тайком откупаться, — фыркнул я.
— Подумай, Матвей, — ответил отец, — это ведь даст повод ему кричать о своей правоте направо и налево.
— Зато и нас покажет, как законопослушных граждан, которые строго следуют букве закона. Один Мартынов, я, прутом отхлестал, заплатил штраф. Другой, Валерий, на дуэли убил — в солдаты разжалован, на войну отправился, — сказал я.
— Есть логика в твоём рассуждении, — признал Михаил Мартынов, — и такая тактика в других случаях вполне имеет право на применение. Но сейчас слишком много внимания к нашей фамилии, нам так много не нужно. И громко оглашённое решение суда о твоей виновности может сыграть не в пользу высочайшего решения по делу твоего кузена.
«Ну, конечно» — подумал я, — «это ведь Валерий, дорогой наследник рода, как же, ради его удобства можно Матвею и потерпеть».
— Хорошо, — кивнул я отцу, — давай тогда миром с ним решать.
— Да, — сказал он, — лучше будет миром. Но, повторяю: посмотрим.
На этом разговор как-то угас, и мы закончили трапезу, перекидываясь лишь незначительными репликами. Вскоре отец поднялся и по интеркому передал Жану, который пил чай внизу с Тарасом, чтобы заводил машину.
— До встречи, Матвей, — сказал отец на прощание, — и помни: из дома ни ногой.
— До встречи, Ваше Сиятельство, — попрощался я с ним. — Скажи Тарасу, пожалуйста, чтобы поднимался со стола убирать.
Когда отец ушёл, я переоделся в шёлковый, а может и не шёлковый, но очень лёгкий и прохладный, халат и поднялся на крышу. Раскрыв тент, я улёгся в тени на лежак и расслабился. Тут мне вспомнилось, что отец упоминал новую заметку Алексеева. Я взял телефон и вышел в Паутину.
Глава 23