- Смотри! - сказал я шепотом, показывая на поплавок. - Миш, у тебя клюет.
- Вижу.
- Подсекай!.. Пора уже!.. Упустишь!..
Миша подсек, но было поздно хитрая рыбешка успела сожрать наживку и безнаказанно уплыть.
Непокрытую голову напекало, и я собрался уходить.
- Ладно, Миш, пойду я.
- Андрей... - он смотрел на меня глазами побитого пса. - Опохмели. Помираю...
(Через год Мишу Тарзана найдут холодного около реки. На его мертвом лице будет выражено недоумение от факта собственной кончины. Мишина жена после его похорон пролежит три дня без движения в своей постели, а на четвертый - отдаст кому-то душу.)
... Уборка ржи закончилась, и председатель разрешил продажу спиртного. У магазина прямо на земле сидели пьяные мужики и гоготали, развлекал их Юра Суслов. Когда мы с Мишей подошли, он цитировал из "Повести временных лет":
- "... и виде ту люди сущая, како есть обычай им, и како ся мыют и хвощутся..."
- Как-как?! - ржали мужики.
- "... И облеются квасом уснияном, и возмут на ся прутье младое, и бьют ся сами, и того ся добьют, едва слезут ле живи..."
Один из мужиков никак не мог унять смех - просто захлебывался. Наконец ему удалось выдавить давно просившуюся фразу:
- Тебя, Юр, послушаешь - будто литр браги оттянешь!
Раззадоренный, Юра вскочил на ноги и, приплясывая козлом, заорал:
Хорошо, что есть на свете
сила - сила трения!
Без нее бы не было
семяизвержения-а-а...
(Жизнь Юры Суслова была покрыта тайной, впрочем, как и его гибель, настигшая его через четыре года. Ходили слухи, что его сослали в этот забытый Богом уголок за разврат без права проживания в каких бы то ни было городах. Поговаривали также, что в прошлом он был военным летчиком, офицером. По обыкновению пьяный, он, притворясь спящим, сидел на крыльце магазина и исподтишка хватал проходящих рядом женщин за причинное место. Мужики часто били его за эти проделки, но это не давало ровно никаких результатов... В 1989 году Юра пропадет. Обнаружат его только через шесть дней. Он всплывет несколькими километрами ниже по течению.)
... Возвращался я вместе с Юрой, нам было по пути.
- Когда я в Японии был, - рассказывал он, - так на японок насмотрелся чуть пупок не развязался! У них глаза узкие, а между ног - еще Уже. И расположено у них там не ТАК, - поднял ладонь вертикально, - а ТАК, - ладонь горизонтально.
Я слушал Юру и смеялся для приличия. От него воняло мочой и махоркой. Мы приближались к его избушке. В селе она выделялась экзотичностью: на ее крыше выросло дерево неизвестного названия.
Когда мы к ней подошли, Юра сказал:
- Знаешь, плевать в пепельницу - все равно что мочиться против ветра: вся морда в пепле будет. - И не сделав паузы, спросил: - У тебя есть еще что-нибудь выпить? А то настроение как у выхухоли... - Он повернул ко мне свое лицо, лицо алкогольного вырождения.
- Нету, - соврал я, у меня загорелось желание пойти к Зойке...
Прошла неделя, как Иван ушел из села.
Марья сидела в комнате и вышивала на сарафане замысловатый узор, но мысли ее были далеко. Она вспоминала ночь, которую провела вместе с Иваном и которую она уже никогда не забудет, потому что эта ночь - первая.
... Наутро, когда Марья вернулась домой, Федор избил ее вожжами нарочито и нещадно.
- С кем была всю нощь?! Отвечай, малакиица!
Марья молчала: боялась, что отец в хмельном бреду убьет Ивана. Призналась она уже после того, как Иван ушел из села.
Прощались они у моста.
- Ниче, - говорил Иван, - я скоро возвернусь. Поп дал уйму денег значит, барин дарует мне вольную. Я возвернусь и сыграем свадьбу. Все по уставу... Да какой же мужик не отдаст дочь свою за вольного?! Не крепостной же ж какой! Чрез две-три седмицы приду свататься. Так и знай! - Он обнял Марью и поцеловал в губы. - Коли я когда обижу тебя словом или деянием пусть тут же умру и душа огнем осолится!..
Но Марья помнила и другое. Когда она рассказала отцу об Иване, Федор взбеленился:
- Кто ж тебя ноне в жены-то возьмет?! Никто! Ни за какие сухари. А тута и так голодом сидим, тряпицу жуем да корения копаем... А у тебя и глаза не опухли. Хоть бы втайне поплакала да в пол поубивалась... - И после паузы добавил: - Ежель чрез четыре недели сей михирь не явится, погублю тебя насмерть!
Зойка встретила меня с неподдельным восторгом:
- Андрей! А я уж думала, ты не придешь, не навестишь. Ну разувайся, проходи.
Смущаясь, я снял кирзовые сапоги и несвежие портянки.
- Че ж ты, негодник, забыл меня, что ли? - укоряла она, накрывая на стол. - К Захару-то сходил, а ко мне - и нос не кажешь.
Я был уже достаточно пьяный, поэтому меня потянуло на сентиментальность.
- Зоенька! - говорил я, подняв рюмку с водкой. - Милая моя, я хочу выпить за тебя!
Выпил.
- Зоенька!..
- Закусывай.
- Зоенька, ты думаешь, я пьян? Вздор!.. То есть... я пьян, конечно, но не в этом дело. Это не от водки, поверь, я пьян от счастья... Ты только не смейся...
Потом я говорил еще: о чистом воздухе, о лесе за рекой, о березе на утесе, об однорогой корове... Зойка сидела, слушала, с трудом сдерживая улыбку.
- Я счастлив, хотя недостоин счастья такого, в высшей степени недостоин. А мне плевать с пожарной каланчи!.. Ясно?.. Я внятно выражаю мысли?
- Внятно. Ты закусывай.
- Я дружбу мужскую выше всего ставлю в этой жизни. Ведь у Захара в груди не кровеносные сосуды, а голубка неокольцованная. Любит он тебя, с самого детства любит, а ты на него - ноль внимания! Ты только люби его, а я тебя за это щас поцелую. Правильно?
Зойка от моего поцелуя уклонилась.
- ... Я понимаю, тебе, может, до лампочки его чувства... Извини, я стыжусь своей болтовни. Но послушай, как поет сверчок!! И разве можно не любить Захара, когда он такой... такой искренний?!
И в этот момент (почему именно в этот? - неизвестно; но как-то сразу стало ясно до предела) я неожиданно понял, что сегодня ночью, в полнолуние, мне необходимо быть на заброшенном кладбище.
- Понимаешь, Андрей, - начала Зойка, - я очень хорошо отношусь к Захару, но это... не любовь...
Я как-то сразу вылился весь, опустел и сидел совсем угнетенный и измученный. Вроде зараз разменял я свою душу на гнутые пятаки. Мне нужна была зарядка, нужен был заброшенный погост.
- Извини, Зой, я пойду. Пора.
... Я шел по полю и уже совсем по-другому смотрел на цветы иван-да-марья. Вот - нашла Марья своего Ивана, и расцвели два цветка, красный и синий.
Солнце клонилось к западу, и окружающая красота очаровывала. Усевшись на траве как раз на том месте, где, по моим расчетам, век назад находилась церковь, я залюбовался природой и сам не заметил, как уснул...
Проснулся я от какого-то шума, поднял голову и... чуть не захлебнулся от неожиданности белым туманом. Лежал я в метре от разрытой могилы..
Шум повторился. Он исходил из могильной ямы.
Вдруг белые от тумана пальцы убиенной легли по краям могилы. Марья поднимала тело. Голова ее под своей тяжестью и под тяжестью волос была запрокинута назад. Ужасно при этом зияла рана на шее!
Я бросился бежать прочь, но споткнулся и упал лицом в землю...
Очнулся я от того, что на мои плечи легли чьи-то руки. Перевернувшись на спину, я увидел лицо Марьи.
- Ваня... Ваня... - шептали ее губы, и при этом вздрагивала перерезанная аорта.
- Ваня... вставай, - шептали ее губы, и при этом падали из глаз ее теплые слезы.
- Я не Иван... Ивана убили... Он тебя не обманул... Он в реке... В реке... - бормотал я, погружаясь в забытье. - Я не Иван... Ты не ищи его... - бредил я, находясь уже по ту сторону сознания.
Есть трава на земле, именем иван-да-марья. Та трава всем травам царь...
Мятая медная кружка с брагой стояла на столе. За столом сидел Яков и мерно раскачивался. Он тупо глядел на кружку и мычал: "Маа-а-а-арья... Ма-а-а-а-арья..."
Вчера он вернулся из города и узнал, что Марья ему не принадлежит. Уже не принадлежит.
Ах, как он напился! Бегал с топором по селу в поисках обидчика, а того уже и след простыл.
Беги-беги, да не зашиби ноги!
Кап-кап-кап, - падали капли в сливной таз - подтекал рукомойник.