Недалеко от индейца взметнулся фонтанчик земли. Затем ещё и ещё один. Солдаты спешились и стали стрелять, заняв более удобные позиции.
Конь жалобно заржал и положил голову на землю, в высохшие, когда-то вынесенные приливом водоросли.
- Прощай, - прошептал индеец, - пусть твой дух войдёт в только что родившегося ребёнка.
Конь фыркнул и дёрнул ухом.
Бросив прощальный взгляд на животное, верное ему до последнего вздоха, Кетчуа схватил карабин и поспешил под прикрытие деревьев.
18.
Они появились внезапно. Словно выросли из–под земли и замерли, глядя на путников. Их лица были раскрашены в боевую окраску, а в руках они сжимали копья и маленькие, обтянутые бизоньей кожей щиты. Кто–то натянул лук, но тут же опустил его, увидев, кто стоит перед ним. Масатэ ойкнула и спряталась за спину Кетчуа, но тот стоял спокойно, глядя в лица воинов.
- Спокойно, маленький воронёнок, - сказал он, - эти воины не сделают нам ничего плохого. Это друзья.
Воины–арапахо, уже не таясь, окружили Кетчуа, из толпы вышел один, обладатель самого большого головного убора из перьев, и поприветствовал путников. Кетчуа и воин обнялись как старые друзья.
- Неужели мой брат вернулся? – спросил воин.
Кетчуа кивнул головой.
- Ненадолго. Я должен попасть в становище. Но что делаете вы так далеко от наших вигвамов?
Воин удивлённо вскинул брови.
- Разве ты не знаешь, что мы выкопали топор войны против бледнолицых?
Кетчуа побледнел, Масатэ радостно всплеснула руками.
- Когда мои братья стали срывать скальпы с голов бледнолицых?
Арапахо покачал головой:
- В этом ребёнке живёт душа бесстрашного воина.
- Слишком бесстрашного, - добавил Кетчуа.
Воин усмехнулся.
- Два дня назад сиу покинули свои резервации и спустились в долину.
- А арапахо? Арапахо тоже последовали за ними?
Воин печально вздохнул.
- Нет, и мы от этого печальны. Левая Рука, послушавшись совета трусливых старейшин, отказался выкапывать топор войны. Мы же не послушались его и хотим примкнуть к шоенам или кетчуа.
- И сколько вас?
- Чуть меньше сотни. Но мы будем драться за тысячу!
- Луками и томагавками против ружей и винчестеров?
Воин состроил презрительную гримасу.
- Настоящий воин всегда ждёт смерти и не страшится её.
Кетчуа покачал головой.
- Ты что–то хочешь сказать?
- Нет, Большой Мокасин, ничего, кроме того, что моё сердце полно печали за вас.
Воин, носящий смешное имя Большой Мокасин, непонимающе захлопал глазами.
- Ты не рад нашей освободительной войне?
- Я не рад тому, что многие из краснокожих воинов идут охотиться за трофеями. И сколько из вас вернётся назад?
Большой Мокасин потряс головой.
- Таких, как мы, много. Очень и очень много. Только Левая Рука удержал всё великое племя арапахо от войны. И что скажем мы Великому Духу, когда он спросит нас, почему мы не изгнали наших врагов с наших земель?
- А что скажешь ты матерям, оплакивающим своих детей. Их отцам, детям, жёнам и братьям. Что воины должны умирать?
- Что воины должны воевать! Тебя ли я слышу, брат мой? Не ты ли взывал к осознанию?
Кетчуа улыбнулся какой-то странной, грустной улыбкой.
- Я не стану отрицать того что было. И не стану спорить с тобой, брат мой. Просто дай мне коня.
Воин кивнул.
- Хорошо. Я дам тебе коня. Но тот, кто сейчас стоит передо мной, не мой брат Кетчуа. Это человек с закрытыми глазами. Слепец, не видящий того, что бледнолицые отбирают наши земли и убивают наших бизонов. Они строят новые дороги по которым едут их огромные огнедышащие железные кони, и вырубают наши леса, что–бы строить себе жилища из нашего дерева. Он не видит того, что все индейцы идут на войну не из–за скальпов, которыми можно украсить свои мокасины, а за право на жизнь. За жизнь своих детей на земле, завещанной нам нашими отцами.