Кетчуа молчал. Отвечать ему совсем не хотелось. Вместо этого он встал и подошёл к ближайшему трупу. То была женщина. Она, как и все, была оскальпирована, но в отличие от траппера, на лице которого почему–то читалось полное спокойствие и душевное умиротворение, её некогда симпатичное лицо исказила предсмертная гримаса ужаса.
- Так ты знал его? – не унималась Масатэ.
- Неважно, - ответил индеец, - знал я его или нет. Единственное, что я хочу знать, - кто мог это сотворить.
Масатэ негодующе надула губы.
- Индейцы сняли скальпы с этих бледнолицых собак. Со всех. Не пощадили даже их щенка. Хотела бы я, чтобы это сделал кто–либо из моего племени.
- Поблизости нет ни одного воина племени ворон. А до Солёных озёр, где стоят арапахо, ещё далеко. Это могли быть только команчи.
- Или сиу* с шоенами*.
- Нет, - резко обрезал Кетчуа, - шоены тоже далеко, а сиу пока заперты в своих резервациях в горах и не спускались в прерии. Это могут быть только команчи.
Глаза Масатэ лихорадочно заблестели:
- Тогда давай скорее найдём их. Мне не хочется ещё одну ночь провести у костра в прерии.
Кетчуа горько усмехнулся. Если для Масатэ пребывание в лагере команчей сулило ночлег в вигваме и добрую еду, то он, вполне вероятно, мог расстаться со своим скальпом. И дело было не в неприязни, которую испытывали друг к другу команчи и арапахо, просто у Кетчуа были свои враги в племени команчей.
Ещё раз оглядев место побоища, он сказал:
- Ночевать будем в прерии, без костра. Где-то совсем рядом должна быть почтовая станция, и на ней, вполне вероятно, уже знают про дилижанс.
- Так ты не хочешь эту ночь провести в вигваме?
Разочарованию Масатэ не было предела.
- Я хочу как можно скорее доставить тебя к арапахо. Идём.
Он взял коня под уздцы и повёл его по колее в траве, которую проложил дилижанс, когда удирал от преследовавших его индейцев.
5.
Ночь была тихой и звёздной. Где–то в траве затянул свою песню сверчок, да шумели кроны высоких, казалось, подпирающих небо кедров. В двух шагах мирно похрапывали кони, изредка стуча копытами по земле, да хвостами отгоняя от себя злых слепней. Где–то шёл дождь, и временами ветер приносил умопомрачительные ароматы сырой земли и травы, к которым примешивался запах хвои. Да, где-то совсем близко шёл дождь. И Кетчуа, лёжа на толстом ковре из опавших иголок, полной грудью вдыхал этот чудесный, ни с чем не сравнимый аромат. Вскоре небо заволокло тучами, и на землю упали первые тяжёлые капли дождя. Через несколько минут их стало больше, и отдельные шлепки слились в единый убаюкивающий шум. Однако крона дерева надёжно скрывала притаившихся под ней путников.
Внезапно Кетчуа насторожился. Встав, он стал вслушиваться в шум дождя. Нет, он ничего не слышал и не видел. Просто обострённое до предела чутьё настойчиво твердило ему об опасности, которую он никак не мог понять. Но кругом не было никого. Даже птицы и белки, что жили в кроне дерева, притихли с наступлением дождя. Он осторожно обошёл дерево, прислушиваясь ко всевозможным шорохам. Остановившись около привязанных к корням дерева коней, индеец приготовил винчестер к бою, а затем закрыл глаза, и отдавшись инстинктам, стал просто ждать. Внезапно какая–то внутренняя сила заставила его резко отпрянуть в сторону, пропустив мимо себя что–то большое и свирепое. Это что–то упало рядом и, вскочив на ноги, занесло для удара томагавк. Кетчуа выстрелил. Дико заржав, куда–то в сторону шарахнулись кони. Перепуганная, не понимающая что происходит Масатэ, сжавшись в комок, натянула до самого подбородка пончо. Однако противник, буквально в последний момент сумев нырнуть под винтовку, нанёс сильный удар по коленям. В этот момент со спины навалился ещё кто–то мокрый и резко пахнувший сырой травой. Удар, последовавший за этим, оглушил Кетчуа, и мир провалился в пустоту.
6.
- Мне следовало бы сразу снять с тебя скальп и подвесить к этому дереву вверх ногами, - говоривший схватил Кетчуа за волосы и с силой закинул его голову назад. – Не знаю, почему я ещё не сделал этого.
У говорившего было жутко раскрашенное красной краской лицо и длинные волосы, заплетённые на висках в две косички. На нём были порванные, сшитые из оленьей кожи, штаны и заляпанные грязью мокасины. Торс его был гол, а на шее висело украшение из медвежьих зубов и орлиных перьев. Наклонившись ещё ближе, он сунул под нос Кетчуа чей–то скальп.