- Догадываешься, кто это? Да. Вижу, что догадываешься. Но ничего, как только мы доставим тебя и девчонку к вождю, я попрошу, что–бы он позволил мне лично снять твой скальп.
Команчи посидел несколько секунд рядом со связанным Кетчуа и, улыбнувшись, поднял с земли томагавк.
- Хотя, что сейчас помешает мне… - он поигрался с оружием и сунул его пленному под нос. – Чуешь свою судьбу?
Кетчуа снова ничего не ответил.
- Оставь его, Оццо, - один из индейцев положил своему не в меру нетерпеливому товарищу руку на плечо. – Давай доставим их в лагерь, и пусть сахэм решит жить ему или нет.
Индеец усмехнулся и спрятал свой тамагавк за пояс.
- Зачем решать судьбу того, кто уже мёртв, - выпрямившись, Оццо хлопнул в ладоши. - Как только рассветёт, тронемся в путь.
Кетчуа перевёл взгляд на Масатэ. Она была связана, однако в глазах её он не прочёл испуга, только гнев и непонимание того, что происходит.
7.
Когда ему связали за спиной руки ремнём из сыромятной кожи, Кетчуа только закрыл глаза. Он знал, что очень скоро туго связанные руки распухнут и ремни вопьются в его плоть, причиняя сильную боль. Арапахо был готов к этому. Так же, как и к смерти на столбе пыток, который давно был уготован ему команчами. Но более всего ему не хотелось умирать беспомощно, как пленнику, тупо покорившись своей судьбе, и взирать на беснующихся при виде его крови и истерзанной пытками плоти палачей. Индейцу было досадно, за то, что он не смог выполнить возложенной на него миссии. Кетчуа ещё раз поглядел на Масатэ. Девочка сидела на своей кобыле, руки её были связаны не за спиной, что давало некоторую свободу движений. Плавно покачиваясь в седле, маленький воронёнок зорко оглядывала прерию, изредка бросая взгляды на своих пленителей.
Солнце уже поднялось над горизонтом, однако трава всё ещё была сырой после дождя. Начинало парить. Встревоженный топотом коней на валун забрался койот и, навострив уши, стал провожать взглядом всадников. Иногда, тяжко хлопая крыльями, прямо из-под копыт коней, путаясь в сырой и липкой траве, вылетали куропатки. Ветер, окончательно разогнавший дождевые облака, прекратился, оставив после себя лишь по-утреннему пронзительно-голубое небо. Воздух был свеж и прохладен, а вокруг, не торопясь, словно предвещая дневное марево, плыл дух обновлённой земли, который не могли заглушить ни резкий характерный запах конского пота, ни вонь оленьих шкур, из которых были сшиты одежды индейцев.
- Хороший карабин, - Оццо ловко подбросил карабин Кетчуа и тут же поймал его, – хороший. Пожалуй, возьму его себе. Пусть он пополнит мою коллекцию.
Он резко натянул поводья, и конь, закрутившись на месте, жалобно захрапел. Сорвав с седла скальп, команчи протянул его Кетчуа.
- Узнаёшь?! Ну же, узнаёшь?! – Оццо снова начинал всё больше и больше распаляться. – Это скальп твоего брата, а скоро я украшу это седло и твоим скальпом. Они будут висеть рядом. Два скальпа двух братьев. Эй-я! – выкрикнул он и дерзко взглянул на пленника. – Чт –же ты молчишь?
Кетчуа вопросительно поднял одну бровь.
- Потому что я не хочу пугать тебя, малыш. Ведь Оццо боится меня. Даже связанного.
- Я? Тебя?
- Да. Ты меня боишься. К тому же тогда ты был слишком мал, чтобы знать, что же действительно произошло.
Оццо фыркнул.
- Я знаю, что ты убил моих сестру и мать. Яллэ - за то, что не смог получить её, а мать - потому что она видела, как ты убивал её дочь.
Кетчуа пожал плечами.
- Яллэ и Осока должно быть печальны, слыша такое из уст сына и брата.
- Молчи! Их маниту* покинула тела, когда твоя подлая рука убила их. И не твоим поганым устам произносить имена Яллэ и моей матери.
Кетчуа печально вздохнул.
- Я не знаю, кто сказал тебе это. Но всё, что я слышу, - это ложь. Я не стану оправдываться, ибо это всё слова. Моя вина в том, что я не уберёг Яллэ.
- Не уберёг? - глаза Оццо сверкнули гневом. - В один миг ты лишил меня двух самых близких людей. А ведь Яллэ могла стать твоей. Почему?