В виду этого, Маша не понимала, как такой безответственный человек может растить детей. А у Риты их было двое, причем уже почти школьников младших классов. Рита и Маша ссорились постоянно. Рита то брала какие-то кредиты под сумасшедший процент, то напивалась на важных мероприятиях, то и вовсе брала взаймы у Маши совершенно неприличные суммы. Но что поделать — Маша не могла отказать. Единственная родня. Ну, почти единственная. У них была еще одна сестра — старше их обеих Надежда, которую они по-свойски называли Ната. Но Ната была именно Надеждой, которая надежду давно потеряла. В свои тридцать семь лет она не имела никаких отношений. Она хорошо помнила покойных родителей – в отличие от Маши с Ритой, которые ко времени ухода родителей, были еще очень малы. Была она немного замкнутой, слегка нелюдимой и как будто какой-то «серой». Сколько сестры ее не принаряжали, она смотрелась уныло и сухо. Какая-то урезанная версия синего чулка. Говорила медленно, боялась мужчин, но замуж, конечно, выйти хотела. И иногда она вела себя так, что было понятно, что с Ритой они родные сестры, а младшая Маша — подкидыш как будто. Ната необычайно легко, даже подозрительно легко, поддавалась на авантюры Риты и влипала в истории вместе с ней, а потом Маша посреди ночи вытаскивала их обоих из неприятностей. Словом, этих двух Маша не понимала. А сколько советов по отношениям Маша, как единственная счастливая в отношениях, дала сестре — не счесть. Но тем не менее отношения у всех троих сестер были именно дружеские. Маша-то и не жила толком с сестрами из-за смерти родителей, и поэтому между ними была вот эта ребяческая атмосфера, но налета бытовухи и всякого рода нелегких воспоминаний о неизбежных в детстве обидах не было.
Доехав за бесконечные полтора часа до работы по пробкам из-за снега, Маша, едва успевая, быстро вошла в кабинет, переоделась в медицинскую форму. Форма изящно облегала ее грудь второго размера, плотные ягодицы, стройный живот, подчеркивая выгодно все ее телесные прелести. Впрочем, на ней любая одежда смотрелась выигрышно. Маша почувствовала на себе чей-то взгляд — это медбрат поглядывал за ней через ширму и полуматовую стеклянную дверь. Маша не смутилась, но ей стало неприятно. Уже не в первый раз этот щуплый двадцатилетний паренек пялился на нее. Она резко открыла дверь, стоя в еще не до конца застегнутой форме, чем спугнула шокированного наблюдателя. «Ха!», - подумала Маша, - «Вот ты и сдулся, зелень!». Но когда-то и Маша была той самой «зеленью», работая на третьем курсе медицинского училища в местной больнице. Тогда из-за нагрузок и начавшихся отношений с Максом, она много пропускала по учебе. Может, если бы не ее робость, так ей свойственная в рабочих моментах и до сих пор, она бы сразу пошла на врача. А так она все равно, почитай, теряла четыре года. Четыре года в колледже на медсестру, затем шесть лет на «лечфаке» и два года в ординатуре по кардиологии, а также плюс переквалификация на функционального диагноста. Маша вспоминала свои бессонные ночи за учебниками и конспектами. А также то, как ей тяжело приходилось осваивать профессиональную литературу. И угрозы отчисления из-за ее нелюбви к чтению тоже. Маша даже женские романы не любила читать, не говоря о заезженном списке школьной программы. Поэтому с медицинской литературой ей пришлось себя пересилить — врачом она быть хотела. Да и сестры хотели, чтоб она была именно врачом. Это престижная профессия. Но сама Маша, если бы не сестры, наверное, ушла бы окончательно в свое хобби — колористику. В какое-то время они с приятельницей, с которой они дружили со времен детского дома, стали снимать парикмахерский кабинет на двоих: подружка стригла, Маша делала окрашивание. Брали несколько клиентов в неделю на выходных. Таких, что называется, «своих» людей. И даже когда Маша хотела оставить колористику из-за нагрузки по основной работе — ее подруга-парикмахерша всякий раз уговаривала ее остаться. Одна бы она оплату кабинета не потянула.