— Точно ничего больше не слышала и не видела ты?
Громов стоял, опираясь на столешницу, сложив на груди руки, и внимательно смотрел на меня. Рядом с ним на столе — уже пустой стакан, в пепельнице — тлеет третья сигарета. Рукава черного свитера по-прежнему были закатаны. А под свитером на поясе виднелась кобура. На правой руке пониже плеча я разглядела длинный старый шрам причудливо-изогнутой формы. Занятно. Выше его широкой груди взгляд я поднимать не собиралась. Мне просто было страшно.
— Нет, я все уже сказала майору.
— Может, ты денег хочешь? Тогда память вернется? — спросил он с насмешливым превосходством. Так, словно видел меня насквозь и заранее знал мои ответы, и милостиво согласился поиграть по ее правилам.
Его взгляд скользнул по разорванным рукавам и подолу платья, и по черным колготкам, от которых осталось одно название.
— Денег не хочу.
Злость хлестнула меня по щекам, и я резко поднялась на ноги. Злость придавала сил и притупляла страх.
— Уже поздно, мне пора, — сказала я слегка дрожащим голосом и решительно направилась к дверям. Довольно с меня этого дня и вообще... всего довольно!
Я обернулась уже возле двери: Громов смотрел мне в спину, обжигая пристальным взглядом.
Глава 4. Гром
Когда закрылась дверь, я посмотрел на начальника своей охраны.
— Что думаешь? Не врет?
— Она девка честная, — тот пожал плечами. — С малолетства всегда правду-матку резала.
— Честная и принципиальная, херовые дела. Такая скорее к ментам побежит, если что вспомнит, — я покачал головой. — Завтра подними всех наших. Я тоже с пацанами встречусь. Второго ублюдка нужно найти. Да и первого неплохо бы опознать.
Из-за усталости я говорил короткими, рубленными фразами. Начавшаяся еще во время застолья головная боль сейчас усилилась десятикратно, а сигареты с алкоголем все только ухудшили.
— В поселке и в лесу никого не нашли. Но все мы прочесать не смогли, слишком мало людей, — начальник охраны покосился на меня, думая, говорить или нет. — Кирилл, вы же...
— Иваныч, не сейчас, — я махнул рукой. — Вот и отметил создание легального бизнеса.
Скривившись, я потушил сигарету с такой силой, словно хотел проткнуть пепельницу, и выпрямился.
— Все, остальное завтра. Есть у нас кто в местной ментовке? Если жмура опознают, я хочу узнать первым.
— Найдем, — заверил меня Иваныч.
Связей у него хватит и не на такое. Потому и я его и ценил, потому и приблизил к себе сразу же, доверил личную охрану.
— МОлодцы твои сегодня капитально обосрались. Завтра с ними сам потолкую.
— Кирилл...
— Все, спать, — отрезал я и вышел из кабинета.
В особняке было тихо. После того, как я вечером выбежал на улицу, услышав стрельбу, я не видел никого кроме охраны и ментов. Никого из гостей. Я даже не знал, остался ли кто-то из них в особняке или все предпочли уехать до того, как на заднем дворе стало не протолкнуться из-за машин с мигалками. В принципе, плевать. Этот ужин — мишура, фантики. Ничего не решал, особо ничего не значил. Мне посоветовали его устроить: мол, так теперь принято, выглядит как красивый, щедрый жест. Отметить начало чего-то нового — первый законный бизнес.
Отметил.
Какие-то ублюдки проникли в мой дом, в мой, мать его, дом! В место, которое должно охраняться как Кремль. Обманули охрану, каким-то образом попали в список гостей — а его тщательно проверяли, я сам проверял. Я с ужасом, настоящий ужасом, которого никогда прежде не испытывал, думал о том, что было бы, не окажись та девка в кустах. Не вмешайся она.
Похищение сына. Шантаж. Выкуп — это был бы еще наилучший вариант. Хуже — если кто-то задумал мне отомстить. Конечно, было за что. Тогда бы я получил своего сына по кусочкам.
Я прикрыл глаза. Господи, какая же ты сука, Алена. Я тебя не тронул только потому, что однажды Гордей спросит про свою гулящую мать. И будет неловко рассказать пацану, что папа сотворил кое-что плохое с мамой. Но как же ты невероятно мне подгадила, каким ты меня сделала уязвимым, эгоистичная ты дрянь. Надеюсь, гордишься собой в своем сраном Хельсинки.
Гордей. Мой сын. Сопливый пацан, который похоже пропускает мимо ушей все то, что ему говорит отец. Руки чесались всыпать ремня. Со мной-то в детстве никто особо не церемонился, у бати всегда был короткий разговор. Я поднялся по широкой лестнице из темного дуба на второй этаж и, пройдя по длинному коридору до самого конца, оказался перед дверью в детскую. Кивнув стоявшему возле нее охраннику, я вошел в комнату.