Выбора у меня особого не было. Поэтому, налив предварительно Авере виски, я коротко пересказал ему, как обстояли дела.
Выслушав меня и ни разу не перебив, он молчал потом минут пять. Залпом допил остатки алкоголя в стакане и плеснул себе еще, и лишь тогда на меня посмотрел. Я пожалел, что не могу составить ему компанию: все же решил прислушаться к рекомендациям Макса и не пить какое-то время. Пока бок до конца не заживет. Устал ходить, как инвалид, и устал трястись, как бы не сделать резкое движение, чтобы не потревожить рану.
— И что ты будешь делать? — спросил меня Авера, посмотрев снизу вверх.
Он сидел на диване и катал меж ладоней стакан, а я стоял напротив него, привалившись боком к спинке кресла.
— Недолго ждать, пока Зима тебе предъявит, — добавил он.
— Странно, что уже не предъявил.
— Он потребует ее отдать, — тихо сказал Авера.
Я и без него это прекрасно знал.
— И развяжет войну, если ты этого не сделаешь.
Это я тоже знал. Я посмотрел на друга, думая, посоветовать ему заткнуться.
— Ты же не хочешь войны из-за какой-то бабы?
— Конечно, не хочет, — распахнув дверь, Маша стояла на пороге кабинета.
Выглядела она совершенно спокойной, только бледные щеки чуть тронул румянец.
— Ты подслушивала, — сказал я зло.
Захотелось сперва прибить Аверу, который произнес все те разумные и логичные фразы, а следом Машу, которая какого-то черта возомнила, что может безбоязненно вмешиваться в мои личные и рабочие разговоры.
— Конечно, — она даже в лице не переменилась. Ни грамма стыда или раскаяния. Наоборот, еще выше нос задрала. — И хорошо, что я это сделала. Теперь тебе не нужно будет подбирать слова или искать оправдания.
— Нихера не хорошо! — взревел я и скинул с письменного стола второй пустой бокал. С громким звоном он разбился и разлетелся по паркету сотней мелких осколков. — Дай нам поговорить, — кое-как совладав с собой, и я повернулся к Авере.
Тот молча кивнул и вышел из кабинета, не сказав ни слова. Когда проходил мимо Маши, она подчеркнуто вежливо уступила ему дорогу и старательно отвернулась в другую сторону.
— Тебе, кстати, нервничать нельзя, помнишь? — деревянным голосом сказала она, когда за Аверой закрылась дверь.
Я взглянул на нее через плечо, опираясь рукой о деревянную столешницу. Я все еще плохо себя контролировал.
— Лучше помолчи, — процедил сквозь стиснутые зубы. — Просто помолчи.
Она пожала плечами и фыркнула, но послушалась. Прошла внутрь кабинета и остановилась в шаге от меня, скрестив руки на груди.
— Аверин все верно говорит, и ты сам это знаешь.
— Блять, Маша! — я завелся за секунду. — Какого хера ты мешаешь мне хотя бы раз в жизни поступить правильно?!
Я повернулся к ней, сжав кулаки, и она от меня отшатнулась. Естественно. Нехер было меня злить.
— Потому что я не хочу, чтобы потом ты меня за это возненавидел, — она все же ответила, хоть и смотрела на меня испуганно.
— Что? О чем ты?
— О том, Кирилл, о том самом! — она выпрямила руки по швам и тоже сжала кулаки, впившись ногтями в ладони. — Наверное, ты сейчас хочешь поступить благородно, не хочешь отказываться от меня или от своего слова, ведь ты обещал меня защитить, и это уголовку менты раскопали, чтобы давить на меня! — шептала Маша быстро и горячо, и отчаянно, не позволяя мне вставить и слова.
Я молча слушал ее и смотрел, как ее глаза наполняются слезами, как она отбрасывает со лба волосы, как заламывает тонкие пальцы.
— Но подумай сам! Этот рыцарский морок очень скоро развеется, и что останется потом? Ваши бандитские разборки, трупы, ранения, проблемы. Тебя осудят свои же, тебя точно не поддержит куратор из ФСБ... и все ради чего?! Кирилл, просто ответь себе честно на этот вопрос!
— Вот так ты, значит, обо мне думаешь, да? — я прищурился. — Рыцарский морок развеется, благородный порыв закончится, — я сделал к ней шаг, и она отпрянула назад. И ойкнула, потому что врезалась бедрами в стол.
Естественно, что она испугалась. Ведь мой голос звучал очень зло и очень угрожающе. И даже с дыркой в боку я был намного, намного сильнее нее.
— Да! — она тряхнула распущенными волосами, и мне захотелось сделать ей больно. — Потому что я тебе никто! Какая-то баба, как сказал Аверин. И он в этом прав! Ты отрицаешь это сейчас, но поймешь потом, а будет уже поздно. И вот тогда ты меня возненавидишь! — она кричала мне все это в лицо, почти в истерике.
Ее голос сорвался, и она заплакала, закрыв ладонями глаза.
— Я тебе никто! — повторяла она как заведенная. — Мы даже не спали еще! Я просто уйду из твоей жизни, и ты не заметишь...