И где во всем этом мое место?
Мама всегда говорила: обжегшись на молоке, дуешь на воду.
Может, она права, и сейчас мне просто было страшно кому-то довериться. Поэтому я и не могла представить, что Громов по-настоящему верил в то, что говорил. Что это был не его сиюминутный порыв, не задетая мужская гордость.
Что он правда собирался меня защищать.
Но я же не игрушка. Меня нельзя достать с полки, а потом убрать. Я останусь, и вместе со мной останутся и все проблемы, в которые Громов сейчас старательно ввязывается.
Насколько его хватит? У него самого достаточно дерьма в жизни, чтобы он занимался еще и моим. Ему бы с сыном разобраться, с бывшей пассией, с предательством друга, с бизнесом… Я могла еще долго перечислять.
А вместо этого он, сломя голову, собирается броситься в новую заварушку, которая может оказаться гораздо опаснее, чем он сейчас думает. И что потом?.. Я не смогу жить в вечном страхе и ожидании, пока ему надоем.
Что он тогда сделает? Отдаст меня ментам, ФСБ, другому бандиту? Выкинет на улицу? Возненавидит?
Я ему не верила. Не верила в искренность его чувств. Вообще не верила в его чувства. Аверин правильно сказал: им не нужна война из-за какой-то бабы, пусть даже этой бабой буду я. И пусть сейчас Громов с этим не соглашался, настанет день, когда он поймет, что его друг был прав. Я не хочу этой ответственности. Я не хочу, чтобы из-за меня умирали люди. Чтобы из-за меня убивали...
Громов хочет поступить «правильно» — именно это он крикнул мне в лицо. Всего лишь правильно. Странно, что не упомянул, что у него передо мной долг.
Только мне не нужна его правильности. И долги я с него спрашивать не собираюсь.
Мне нужно нечто большее.
И именно этого он не сказал.
Я думала, может быть, между нами что-то получится. Мне хотелось, чтобы между нами что-то получилось. Мне хотелось чувствовать себя защищенной и нужной, чувствовать, что за меня есть, кому заступиться. Хотелось, чтобы его слова про защиту стали правдой. Хотелось чувствовать, что я могу на него положиться. Хотелось таять от его прикосновений, и чтобы в животе трепетали бабочки всякий раз, как он на меня смотрел.
Но когда женщина кричит в лицо мужчине, что она для него «никто», то хочет услышать в ответ опровержение. А Громов в ответ придумал, что ему нужно меня трахнуть. Он сказал, что теперь «я — его».
А я не хочу никому принадлежать. Я хочу, чтобы меня любили. И не извращенной любовью собственника, которая оставляет после себя лишь выжженную дотла землю и растоптанное сердце. А нормальной, человеческой, теплой любовью.
Поэтому я и должна уйти. Лучше раньше, чем позже.
Я потушила окурок уже второй сигареты и обернулась через плечо. Сквозь прозрачное стекло углядывался силуэт Громова на кровати. Глупое сердце на секунду сбилось с ритма, и я выругалась сквозь зубы. Совсем не нужно в него влюбляться, Маша. Совсем, совсем не нужно.
Громов спал, спокойный и расслабленный, и довольный, и даже не подозревал, что в паре шагов от него я строю план своего побега. Наверное, для него все просто. Мы переспали, он пообещал меня защищать — и этого довольно. Наверное, он не поймет, почему я ушла, когда об этом узнает. Подумает, что я неблагодарная, зарвавшаяся дрянь — ведь он дал мне все, а я его обманула, я его предала.
Думать так — горько. Неужели это преступление — хотеть, чтобы меня любили?..
Мне нужен план. Я не хочу, чтобы на выходе из дома Громова меня поймали и затолкали в черный микроавтобус без номеров.
Я могла бы уехать куда-нибудь подальше от Москвы, за Урал, и пожить там какое-то время. Все равно меня ничего не связывало со столицей, кроме мамы...
Я вздохнула и поспешно заморгала, стараясь удержать слезы. Стоило подумать о маме, и моя решимость сбежать ослабевала. Неизвестно, когда мы увидимся в следующий раз, если мой побег удастся. Вероятно, очень и очень нескоро.
Мне нужны новые документы, чтобы уехать. Со своим именем я дальше одного из московских вокзалов не доберусь: если меня еще не объявили в розыск, то наверняка я могу проходить в каких-нибудь негласных списках людей, за перемещениями которых нужно приглядывать. Я не хочу вместо вокзала снова оказаться в камере.
Мне нужен новый паспорт и новое имя.
И мне казалось, что я знаю, кто мог бы мне помочь. Человек, которому есть, что терять, если Громов ввяжется в войну «всех против всех». Человек, который обладает такими же связями в преступном мире. Для него не составит особого труда втайне ото всех раздобыть мне новый паспорт. Человек, которому выгодно, чтобы я исчезла раз и навсегда.