— ... да я вообще не боялся!
А вот ответ прозвучал тихо, и разобрать его я не смог.
— Это вообще для меня привычное дело уже.
Когда я вошел в просторную, обставленную новейшей техникой кухню, то увидел, что сын сидел на высоком барном стуле и болтал в воздухе ногами, держа в руках кружку. По аромату я узнал в напитке какао. Напротив сына также за барной стойкой сидела его новая знакомая и героиня вчерашнего вечера, Маша.
Вот значит как.
Гордей заметил меня первым. Радостно улыбнулся и помахал рукой.
— Пап! — отставив в сторону кружку, он спрыгнул на пол и подбежал ко мне, обнимая за пояс.
Уже забыл, кажется, что дулся на отца ночью. Я потрепал его по светлым волосам.
— Добрый день, — девчонка же отчетливо напряглась, обнаружив, что они с Гордеем больше не одни.
Я прищурился. Боится, что сболтнула лишнего, и я услышал? Есть, что скрывать? Или просто мнется?.. Этих баб никогда не разберешь.
— Пап, а где ты был целый день? Мне Маша какао сделала, и я еще подумал... — Гордей затараторил, стремясь поделиться со мной как можно большим числом своих мыслей в сжатый промежуток времени.
Скрестив руки на груди, я прислонился плечом к дверному косяку, вполуха слушая болтовню сына и изредка вставляя короткие реплики. Я наблюдал за Машей, которая взяла со стола две кружки и подошла к раковине, чтобы их сполоснуть.
— А где Вероника Львовна? — что бы про меня не думали другие, но имена персонала в своем доме я помнил отлично.
— У нее отгул на половину дня. Я дождусь ее и поеду обратно.
Глава 5. Маша
Ночью я почти не спала. Вертелась на узком матрасе, пытаясь улечься поудобнее, чтобы не чувствовать боль в отбитых ребрах. Мама постелила мне на матрасе прямо на полу в небольшой комнатке, в которой жила сама. Я проворочалась до самого утра, лишь время от времени впадая в дрему, но постоянно вздрагивая и просыпаясь. Наверное, сказалось все вместе: и нервы от пережитого нападения, и нервы от допроса, и злость на Громова, который намекнул, что я утаиваю что-то, и деньги могут сделать меня чуть разговорчивее. Да что там намекнул!
Прямо в лицом не сказал!
Да пошел он в жопу!
Мне очень хотелось ответить ему что-нибудь из серии «По себе людей не судят», но тогда мать лишилась бы работы, мне бы не заплатили ни рубля за два этих дня, и не знаю, как бы мы тогда выживали. Поэтому, конечно, я промолчала, проглотив все колкости и ругательства.
Утром же я с трудом вытолкала маму на ее заслуженный выходной, который случался у нее раз в месяц. Я знаю, как сильно она ждала встречу со своей старой подругой, которая будет в Москве лишь проездом в первой половине дне, и поэтому усиленно изображала, что со мной все в порядке, чтобы хоть немного успокоить маму. Нехотя она все же согласилась ненадолго оставить меня в особняке, пообещав, что вернется почти сразу после обеда, и нигде не будет задерживаться. Я же пообещала ей, что дождусь ее, мы вместе поужинаем и только после этого я отправлюсь домой.
Ну, хоть так.
Пусть мама немного отдохнет, она тоже вся за меня испереживалась, бедная. Перед уходом она принесла мне завтрак прямо в комнатушку, и поэтому я не высовывала из нее носа все утро. Я думала о том, в какое дерьмо умудрилась вляпаться. Снова. Очевидно, что вчера я вообще ничего не соображала, когда бросилась спасать незнакомого мне ребенка. Теперь же, выспавшись и отдохнув, я начала потихоньку представлять масштаб моих проблем.
Во-первых, я влезла в чужие дела. В дела, о которых я ничего не знаю. Я помешала чьему-то плану похищения, и вряд ли эти люди хотели выкрасть Гордея, чтобы отвезти его потом в Диснейленд.
Во-вторых, я привлекла к себе кучу ненужного внимания. Я попала на радар к ментам и к бандиту одновременно. Бинго, Маша, молодец. Какая же ты умница.
В-третьих, неизвестно, как это все на меня отразится. Надеяться, что люди, которые организовали похищение Гордея, не узнают мое имя — просто смешно и глупо. Нужно быть последней дурой, чтобы так думать, а я ею не было, хотя и влезла вчера добровольно в чужие бандитские разборки.
Мое имя везде засвечено, как и мой паспорт, и мой адрес, и вообще все.
И с этим надо что-то делать. Кроме меня самой мне никто не поможет. Идти на поклон к Громову — унизительно. И я пообещала себе держаться от него подальше, и я намерена это желание исполнить. Идти обо всем рассказывать ментам — еще хуже. Тогда я точно буду обречена. Остается дядя Саша. Помог же он матери с работой. И, кроме того, он начальник охраны Грома. Может, и мне с охраной поможет...