Конечно, я бравировала. Никого я сдавать не собиралась, я же еще не совсем сошла с ума. Просто я все еще злилась на него и обижалась, поэтому и строила в голове грандиозные планы мести.
— Вы хоть «корочки» покажите, — выйдя из квартиры на лестничную площадку, сказала я обоим милиционерам.
Так я узнала, что худого майора зовут Сергеем Борисовичем, а вместе с ним ко мне в квартиру пришел капитан милиции, Петр Анатольевич. Когда мы вышли из подъезда, я бросила взгляд в сторону, где целую неделю привычно простоял гелик. Как на зло, именно в это утро на месте его не оказалось! Я цыкнула с досадой и поскорее отвернулась, наткнувшись на слишком внимательный взгляд худого майора.
Мы сели в раздолбанный уазик и минут за десять, дребезжа над каждой ямой, доехали до районного отделения милиции. Я ничего у ментов не спрашивала и все время молчала, разглядывая дорогу перед собой. Чем дольше, тем сильнее мне становилось не по себе. Зачем они явились прямо ко мне в коммуналку в девять утра? Почему ничего не говорят? Что они хотят от меня узнать? В каком статусе я, в конце концов, нахожусь. Воспоминания двухгодичной давности накатывали одно за другим, нескончаемым бурным потоком.
Мы остановились на заднем дворе отделения милиции, и следом за худым майором я неловко вылезла из высокого уазика на землю.
— Ногу где подвернули? — с притворным сочувствием спросил Сергей Борисович, одарив меня внимательным взглядом темных глаз.
— На лестнице, — не слишком вежливо ответила я, мгновенно насторожившись.
Худой майор открыл передо мной тяжеленную железную дверь, и я оказалась в узком коридоре с коричневым, потрепанным линолеумом, который отходил от пола в нескольких местах.
— Проходи прямо, — майор слегка подтолкнул меня в спину, внезапно перейдя на «ты».
Не помню, чтобы мы о таком договаривались.
Я послушно пошла вперед, скользя взглядом по стенам, увешанным каким-то бумажками в рамках под стеклом. Там были фотографии разыскиваемых преступников, все — в плохом качестве; выписки из приказов, цитаты отдельных статей уголовного кодекса. Мы вошли в небольшой кабинет в самом конце коридора: два стола, три стула, заваленные папками шкафы и полки. На подоконнике стоял огромный коричневый горшок, из которого выглядывал засохший цветок.
Худой майор подвинул ко мне один из стульев, сам же он уселся за стол напротив. Я услышала, как у меня за спиной ко второму столу прошел капитан Петр Анатольевич.
— Ну что, Мария Васильевна, расскажи-ка ты нам, милая, при каких обстоятельствах ты убила Бражникова Алексея Викторовича?
***
В боксе есть такой термин — «грогги». Это когда после удара в челюсть боксер теряет ясность. Его мысли путаются, перед глазами возникает пелена, он замедленно реагирует на происходящее вокруг. Он не контролирует свое тело и даже может потерять равновесие и упасть.
Вот в таком состоянии я находилась после вопроса майора.
Сквозь шум в голове я смогла кое-как сосредоточиться и посмотреть на худого майора. Тот сидел, вальяжно развалившись в кресле, и по всей видимости наслаждался произведенным эффектом. Он смотрел на меня с прищуром ученого, ставящего эксперимент над жалкой букашкой.
— Не понимаю, о чем вы, — выдавила я из себя, потому что нужно было хоть что-то сказать.
В голове мелькала тысяча мыслей в секунду. Я анализировала варианты: берут на понт? Действительно что-то нашли? Но то старое дело, кажется, списали в архив, признав классическим висяком. Тогда решили, что Бражника убили своим же или заказали чужие — в общем, типичные бандитские разборки. Во всяком случае, я думала, что дело уже давно в архиве. Возможно ли, что нет?
Я подняла голову и встретилась взглядом с худым майором, стараясь выглядеть спокойно и расслабленно. Что у них есть? Нашелся свидетель? Но откуда бы, ведь я лучше всех знала, что никаких свидетелей там не было… Если берут на понт, то ради чего? Тут был один вариант: чертов Громов. Ни для чего иного я ментам понадобиться не могла.
Не зря он мне не понравился еще тогда, во время ночного допроса, этот худой майор с вытянутым лицом и змеиным взглядом.
— Мария Васильевна, — он вздохнул, — нам всем будет легче, если вы перестанете притворяться. Мы все знаем, что Бражников Алексея застрелили вы. На почве личной неприязни.
Ого, так это теперь называется. Личная неприязнь.
Вскинув брови, я улыбнулась, показывая легкую заинтересованность. Подожду, пока он вытащит из своей папочки бумажку с экспертизой или какой-нибудь протокол допроса.
— Я ни в кого не стреляла, — ложь сорвалась с моего языка с уверенностью правды.