Я легла на землю, как всегда, понюхала почву. Укрылась мховым одеялом, закрыла глаза во второй раз — уже в другой реальности — и молча лежала так с час. Солнце прыгало с одного века на другой: это значило, что наверху летали птички. Я слышала их песни — через клювики играл Моцарт. Я стала подпевать в ответ. Лес старался развеселить меня, и у него это получалось.
Отдохнув, я встала. Рядом ждало мое любимое дерево. Оно явно было больным, с наростами, и я даже не знала его названия, но каждый раз воровато оглядывалась, хоть людей и не было, подбегала и целовала его щеками, лбом, веками и животом, распластав руки. Дерево пульсировало в ответ, но я не брала слишком много: не хотела высосать из него все силы, а ведь дерево ответить не могло, потому нужно вовремя останавливаться и уходить.
Вдали уже ждала знакомая фигура — конечно, папа. Он светился и вместе с солнцем грел меня, сидел на корточках спиной ко мне, пальцами растирал лопух и носом слушал его. Я рванула к нему, запрыгнула на спину и засмеялась. Папа поднялся, я обняла его шею руками, и мы пошли к выходу из Леса.
Я редко видела его лицо — даже когда мы прощались. Он бережно отпускал руки, я спрыгивала и сразу старалась разглядеть его глаза, но у меня не получалось: он сразу обнимал меня, и я пыталась слушать, что у него играло в груди, но никогда не могла расслышать.
Потом папа распадался на золотые кусочки, они улетали наверх, и я открывала глаза. С полки на меня смотрела Богородица с младенцем.
«А я сегодня тоже была как младенец — на ручках», — хвасталась, улыбаясь, я. Богородица улыбалась в ответ и показывала глазами на коридор. Пора было к пианино.
Наш «Красный октябрь» мы забрали из большой, с остатками былой роскоши квартиры и перевезли в нашу бибиревскую двушку. Но «Красный октябрь» был неприхотлив и сразу впустил меня к себе.
Он пах старым деревом, давал заглянуть внутрь себя, раскрыв ладони: я весь перед тобой. Играй на мне, ты славная.
Не знаю, как мне это давалось, может, и он мне подсобил, но импровизировать я умела с детства. Просто начинала с правой руки, потом подключала левую.
Эту музыку я посвящала Лесу. Тут чирикали птички, тут колыхался иван-да-марья.
Тут молча стоял папа.
Закрыть рот и перестать считать листья
1 класс, где-то начало года
Математику я на удивление любила: ни о чем не думаешь и складываешь себе два плюс три. Иногда, конечно, пять плюс семь, но это пустяки. Подумаешь, рубеж от десяти. И через него важно перепрыгивать.
Я быстро поднимала руку, быстро отвечала и особо не размышляла о том, кто там вокруг меня. После разборок с этим Пашей мне расхотелось с кем-то общаться. Только стало труднее дышать, и класс как будто виделся через пыльное стекло, но нутром я понимала: это плата за мое невнимание к миру.
Тут сбоку я увидела розовую ручку с фиолетовыми перышками, на которую долго смотрела в книжном, но мама не взяла: дорого. За ручкой показалась рука с розовым маникюром, вылезающим с ногтей на пальцы. Маникюр вообще-то у нас был запрещен. По руке я поднялась к плечу, шее и тут увидела соседку по парте — девочку, совершенную блондинку с жидкими волосами, которая как-то неодобрительно на меня смотрела.
«Зубрила», — оскалилась девочка и закатила глаза.
Ирина Валерьевна что-то уверенно сказала, и все открыли учебник на странице с деревом. Я быстренько подглядела страницу у девочки, пока она не отодвинула учебник, и увидела дерево целиком. Дерево не было похоже на мое: яркое, плоское — одним словом, все у него было не то.
«Сколько листьев на дереве?» — спросила Ирина Валерьевна. Листьев было — до жути. Один листочек, второй, третий…
Тут девочка подняла руку, и я застыла. Как она успела?
«Много», — угодливо улыбаясь, сказала Настя.
«Правильно, Настя, молодец!» — ответила Ирина Валерьевна, и все стали смотреть в учебнике на лягушку в окружении пяти (я быстро сосчитала) комаров, но мне было не до того.
Мы с Настей долго смотрели друг на друга. Настя ловко вертела ручкой. Я посмотрела на свою и покраснела: моя самая обычная ручка была погрызена с конца и чуть подтекала. Настя брезгливо подвинулась к своему краю парты, издалека победно и гадко улыбнулась, опять подняла руку и ответила что-то про комаров.
«Вот так просто? Много листьев? Мама же учила: быть крайне внимательной и быстрой. Отвечать так, как будто выучила этюд и играешь на сцене. Отвечать четко, идеально. И почему у меня не такая ручка?» — думала я.
Еще тоненькое, стекло внутри меня стало расти в толщину. Так прошел первый класс.