У подножия склона Джейм споткнулась о камень, нет, о верхушку рухнувшей стены, обнажившуюся под напором ветра. Вокруг там и тут проглядывала выступившая из-под песка кладка, будто редкие сломанные зубы. Если это те руины, за которые цеплялась Гора Албан, значит, шторм переместил ее. А раз так, то она не кажется дальше, а так оно и есть.
— Бежим, — сказала Шип.
Джейм попыталась. Теперь дюны стали горами, хотя ноги проваливались в песок по щиколотку. При всем ее весе Шип оказалась далеко впереди, и передвигалась она быстрее.
«Будь я проклята, если позову на помощь, — подумала Джейм, яростно стараясь подняться. — Будь проклята».
Соль колола глаза, как морские брызги. Кофта давила на плечи, сделавшись тяжелой и мокрой от пота. Девушка барахталась, видя вдали светящийся утес предвестий. А выше сиял замок летописцев. Веревочный трап дико качался на ветру. Шип уже дошла туда.
— Не останавливайся! — резко крикнула она назад.
Но Джейм уже остановилась, задыхаясь. Косой край грозы обрушился с севера. Молнии хлестали одна за другой. Волна покатилась на юг, к замку. В пульсирующих вспышках гребень, на котором она оказалась, казался волной, вздыбившейся и падающей в соленую белизну.
— Двигайся! — Голос Шип.
Джейм невольно сделала шаг вперед и погрузилась по колено. Она чувствовала, как песок уходит из-под ног. Вот он по бедра, по пояс…
— Шип! — сама не ожидая, хрипло закричала она таким тонким от страха голосом, что едва узнала его. По грудь.
И глубже, чудом успев закрыть рот и глаза, песок давит на веки, уши уже не слышат громовых раскатов. Вскинутые руки на миг высвободились… Я здесь, здесь… Потом земля поглотила и их. Рвущееся из груди дыхание обжигало легкие, словно Джейм заживо закопали в могилу. Глубоко ли засосало Розу? Сколько она прожила?
«Ты поймана, вор», — царапнул мозг голос Рвагги.
Но песок изменился. Рукам удалось пошевелиться, продраться сперва словно сквозь ил, потом воду. Глаза открылись и тут же поспешно зажмурились от соленой боли. Джейм внезапно упала вперед, во тьму, в ушах глухо стучало. «Нет воздуха. Где тут верх? Тону».
Ее обхватили холодные руки и потянули.
«Наверное, вниз», — забилась она.
В ухо булькнули спокойные слова:
— Не надо, дурочка. Ради твоего брата.
Рокот оглушающе бил по ушам. Воздух густ от соленых брызг; волны несутся к мерцающему утесу. Вновь под водой, затем снова на поверхности, — сильная рука поймала воротник и дергает наверх. Пальцы сомкнулись на шероховатом дереве. Задыхаясь, девушка стиснула кулаки, Шип не отпускала ее. Стоя на хрупкой лестнице Директора среди буйства бурной тьмы, они слушали грохот и плеск вернувшегося моря.
Лесной замок погрузился в туман и лежал теперь словно на дне мерцающего моря. Трудно было сказать в этой затянувшейся сверкающей полночи, когда наступит рассвет, или полдень, или закатится солнце.
Тень другого, темного замка давно уже улетучилась, как дурной сон, забрав с собой болезненный и горелый смрад. Вольверы ничего не обсуждали, боясь, что слова могут вернуть зловоние. Все-таки некоторые вещи из человеческой жизни они вовсе не желали узнавать. Кроме того, вокруг так много другого, о чем можно петь.
Бросив внешние стены замка на попечение предвестий, вольверы счастливо удовлетворились интерьером. Сколь толсты стены, как изукрашены балки кровли и пол и где (поскуливали проголодавшиеся щенки) хранились запасы пищи? Спор вспыхивал и утихал, а язычки тумана струились в проемы несуществующих окон, принимая призрачную форму каждой мелочи, воссоздавая облик, будто возвращая к действительности ломкую оболочку, тут же вплетаемую в песню, капля за каплей падающей в чашу тумана.
У очага Торисен беспокойно ворочался во сне, бессвязно бормоча терзающие его слова, Совсем недавно дыхание его сбилось с глубокого, медленного ритма двара. Теперь он поднимался к верхним слоям дремы. Руки его подергивались, словно он цеплялся за что-то или пытался кого-то оттолкнуть от себя.
— Вредишь мне, — шептал он. — Отпусти, отпусти… Ах!
Веки дрогнули и открылись. Лорд смущенно моргнул, взгляд его сконцентрировался на озабоченном лице, склонившемся над ним.
— Ох! Привет, Лютый. — Правая рука болела, Торисен, нахмурившись, взглянул на распухшие пальцы в занозах. Разящий Родню лежал поперек очага, зловеще отбрасывая отражение танцующего бледного пламени. — Где я? Что произошло?
— А что ты помнишь?
От осторожного тона вольвера озноб пробежал по телу. Последнее, что он мог пересказать четко, — это попытка провести ночь без сна в покоях Котифира. Очевидно, он не преуспел в этом. А потом? Осколки памяти раздроблены так же, как и сны, — все смешалось, и непонятно, где явь, а где нет. Дыхание перехватило.
— Лютый, я убил Бура?
— Нет, нет. На этот раз ты не убил никого, даже лошадь.
Торисен недоуменно посмотрел на Разящего Родню:
— Но я был обязан. Отец так сказал.
Только Джейм задвинула засов. Лорд все еще ощущал сумасшествие Ганса, давящее на запертую дверь в его душе, но пока щеколда держит…
Он встряхнулся. Всего лишь еще один глупый сон. Абсурдно думать, что этот бред имеет хоть какое-то отношение к его счастливому возврату к здравому рассудку, если, конечно, допустить, что он нормален.
Торисен перевел взгляд на окружающие его стены светящегося тумана, на видимость чадящих факелов и фальшивый огонь в камине. Они попали в облако? Дымка клубится и над землей, или там пол? Он лежит на чем-то непонятном и податливом, оседающем, но прочном достаточно, чтобы поддержать вес тела. Снизу раздавалось будто сдавленное хихиканье. Пальцы, осторожно скользнувшие проверить, прикоснулись к воде, столь холодной, что обжигала сильнее кипятка. Да это же ручей, несущий полурастаявший снег, бегущий по разрушенному залу. Тут — замок вольверов, он часто бывал здесь прежде, а вот и хозяева — на дальнем конце сгрудились темные волчьи фигуры с горящими глазами, разглядывающие его с застенчивым любопытством. Их песня вырастала и опадала. Туманный пол вроде бы твердел. Торисен отдернул руку, прежде чем она попала в ловушку, и вновь растянулся, будто на теплых камнях, на ощупь напоминающих песок.
— Я шел на север по Речной Дороге, — медленно произнес он, вспоминая. — Неподалеку от Норы ты и ураган предвестий нагнали меня. Потом…
— Мы укрылись тут, — продолжил Лютый все еще с опаской. — Ты посмотрел на меч у себя в руке и сказал: «Способов разорвать хватку более чем достаточно». Помнишь? И начал отжимать пальцы, один за другим. Три сломались. А ты наконец уснул.
— Надолго?
Лютый взглянул на расплывчатые стропила, поддерживающие крышу тумана:
— Трудно сказать. Часов на четырнадцать по меньшей мере.
Торисен кивнул. Даже столь долгий двар вряд ли привел все в порядок, но он чувствовал по покалыванию в глубине плоти и костей, что исцеление началось. Он и на этот раз не потеряет правую руку — в Уракарне он тоже был близок к этому.
— Что такое? — резко спросил вольвер.
Старый ужас перед увечьем внезапно накатился на Торисена, а с ним и воспоминание о последнем — таком реальном — сне до нынешнего пробуждения.
— Я… я был в Южных Пустошах, пытался вытащить Железную Розу из зыбучих песков.
Но это была совсем не Роза, а Джейм, сестра, тонущая, тянущая его за собой.
«Ты больше не можешь смотреть мне в лицо, это так невыносимо? — глумилась она над ним. — Вот цена, которую я уже заплатила за твою трусость».
Она не разомкнет пальцев. Ее когти глубоко впились в ладонь.
— Отпусти, отпусти, — промычал он и обнаружил, что бьется в обуздывающих объятиях Лютого. — Пусти, черт возьми! Я должен отправиться в Готрегор. Немедленно!
— Ты не можешь. — Лютый, удерживая друга, заставил его лечь. — Не при такой погоде. Будь благоразумен, Тори! Заречье в четырехстах милях от нас.
— Тогда я пойду вместе с туманом. Другие раньше не раз так делали.
— Ты хочешь прибывать домой по кусочку в течение десяти лет? Такое тоже случалось!