— Так насчет услуги… — начала она.
Майлз прищурился.
— Какого рода услуга тебе нужна?
Генриетта раздраженно покачала головой:
— Ничего такого обременительного.
— «Обременительное», — загадочно проговорил Майлз, разглаживая пострадавший жилет, — понятие весьма относительное.
— Потанцуешь сегодня вечером в Шарлоттой?
— Зачем? — с подозрением спросил Майлз.
— А какой подлый скрытый мотив у меня может быть?
Майлз поднял бровь.
— Ты же не думаешь… Да не сватаю я тебя! — Генриетта сама удивилась своей горячности. — Ты совсем не во вкусе Шарлотты.
— Что ж, это успокаивает, — пробормотал Майлз. — Мне кажется.
— О, Бога ради, — вздохнула Генриетта. — Вчера в «Олмаке» Шарлотта очень расстроилась, потому что никто — кроме самых явных охотников за приданым — не приглашал ее танцевать. Она ничего не сказала, но я же видела. И так весь сезон.
— Она очень тихая, — попытался заступиться за свой пол Майлз.
— Это не значит, что она бесчувственная, — возразила Генриетта. — Для нее очень унизительно простоять целый вечер рядом с бабушкой.
— Если бы мне пришлось провести целый вечер рядом с ее бабушкой, не знаю, что бы чувствовал я. Эта женщина — угроза обществу.
Генриетта выжидательно смотрела на Майлза.
— Ну?
— Передай ей, чтобы оставила для меня первую кадриль.
— Какой же ты милый, — просияла Генриетта и, встав на цыпочки, чмокнула Майлза в щеку. Его кожа оказалась теплой и на удивление мягкой. Если бы он повернул голову немного правее…
Генриетта так проворно опустилась на пятки, что покачнулась.
— Я знаю, — самодовольно отозвался Майлз.
— Противный, — тут же парировала Генриетта, укрываясь за старым обидным прозвищем, словно кутаясь в старое и любимое одеяло.
— Поедешь сегодня днем кататься со мной? — спросил Майлз.
Генриетта с сожалением покачала головой:
— Не могу. В пять придет мой новый учитель пения.
— Новый учитель пения? — Вместе с Генриеттой Майлз пошел к двери. — А что случилось с синьором Антонио?
На правой щеке Генриетты появилась и исчезла ямочка.
— У них с кухаркой вышло артистическое разногласие.
— Артистическое разногласие?
— Синьор Антонио считал, что истинному артисту не требуется разрешение, чтобы угоститься печеньем кухарки. Та с этим не согласилась. — Генриетта посмотрела на Майлза. — Кухарка, как ты знаешь, замечательно умеет орудовать скалкой.
— Только не со мной, — самодовольно заявил Майлз.
— Хвастун.
Майлз отступил в сторону, чтобы подбежавший лакей открыл для него дверь на улицу.
— Ревность тебе не идет, моя дорогая.
Генриетта встала как вкопанная перед открытой дверью.
— Кто сказал, что я ревную?
— Не пытайся это скрыть, — многозначительно сказал Майлз. Слишком многозначительно. — Ты знаешь, меня кухарка любит больше.
— О! Конечно! Кухарка. — Генриетта глубоко вздохнула. — Разумеется.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Генриетта? Ты как будто разволновалась.
Генриетта выдавила улыбку.
— Прекрасно. Отлично. Просто немного… э… ну…
Майлз нахлобучил шляпу.
— Тогда до вечера! Передай кухарке, что я ее обожаю.
Дверь за ним захлопнулась. Генриетта стояла в отделанной мрамором передней, уставившись на закрытую дверь. Девушка стояла так долго, что лакей неловко переступил с ноги на ногу и спросил, не желает ли она, чтобы он снова открыл дверь. Генриетта покачала головой, не совсем уразумев, о чем он спросил, потому что мысли ее блуждали совсем в других краях, заканчивая то последнее предложение. Генриетта не была уверена, что результат ей понравился. Вообще-то он ей совсем не понравился.
«Просто немного… ревную?»
Глава десятая
Поэзия, романтическая: подробный отчет, представленный агентом в военное министерство.
Майлз бодро сбежал с крыльца Аппингтон-Хауса. Щеку до сих пор покалывало там, где к ней прижались губы Генриетты, и Майлз рассеянно потер это место. Аромат ее туалетной воды — цветочный, Майлз никогда не мог запомнить его название — щекотал ноздри. Приятный запах. Как Генриетта. Поплотнее надвинув шляпу, Майлз отбросил эту мысль и окинул взглядом залитую солнцем улицу. Только-только пробило двенадцать, и впереди у него еще целый день.