— Я ничего такого не имел в виду, — запинаясь, выдавил он, съезжая по стене и плюхаясь в свою же лужу. — Чертовски привлекательная девушка. Любой бы ее захотел. Сиськи как… ох…
Голова Фробишера мотнулась назад от сильного удара. Глаза вылезли от ужаса, когда Майлз, схватив его за галстук, рывком поставил на ноги.
— Ты никогда больше не прикоснешься к леди Генриетте. Ты не станешь танцевать с ней. Целовать ей руку. Ты не станешь обнимать, тискать или каким иным образом пачкать любую часть ее тела. Ясно?
— Не прикоснусь к ней, — послушно пробулькал Фробишер. В приливе внезапного вдохновения он встревоженно посмотрел на Майлза: — Даже не заговорю с ней!
— Еще лучше, — мрачно сказал Майлз. Разжав пальцы, он отпустил Фробишера, и тот упал… обратно в свою лужу. Хватаясь за горло и тяжело дыша, он с облегчением забрался под куст. — Фробишер!
— Да? — донесся из кустов хриплый голос.
— На твоем месте я бы воздержался от рассказа обо всем этом в кругу твоих дружков. Только попробуй упомянуть имя леди Генриетты без должного почтения, и я отделаю тебя в одно мгновение твоей жалкой жизни и продам газетчикам. Если они тобой не побрезгуют, — добавил Майлз, бросая уничтожающий взгляд на кучу грязных тряпок, свернувшуюся под кустом. — Доброй ночи, Фробишер.
Слабый стон донесся вслед Майлзу, когда он целеустремленно зашагал по улице.
Герой-триумфатор, однако, отнюдь не испытывал довольства собой. Слишком сильно он отреагировал, понимал Майлз. Слишком сильно. Этот человек был пьян, не в форме для справедливого поединка, и он, если быть честным, даже не хотел никого обидеть; просто обижал. Майлзу нужно было только спокойно и холодно предупредить как джентльмен джентльмена, дать Фробишеру понять, что Генриетта не беззащитна и что она не легкая добыча. Достаточно просто. Он же потерял голову, заиграл мускулами, стал сыпать угрозами, как какой-нибудь тупоголовый олух, недавно приехавший из деревни. Ему здорово повезло, что никто их не видел.
Но было нечто в самом Фробишере, в мысли о том, как он навязывался Генриетте, что вызывало у Майлза желание вернуться и завершить начатое. Да как он посмел говорить о ней в таких выражениях?
Майлз злобно осклабился. Неосторожные слова Фробишера вызвали в памяти то, что Майлз изо всех сил старался подавить в течение последнего месяца. И это ему почти удалось. То была случайность — случайность с участием Генриетты и ночной сорочки. Крайне нескромной ночной сорочки. Разве невинные юные девственницы не должны быть замотаны в ярды шерстяной ткани, чтобы избавить любого случайно оказавшегося рядом холостяка от шокирующих чувств? И не только должны, но и обязаны.
Генриетта сбегала по лестнице в ночной сорочке, придававшей совершенно новое значение слову «прозрачный». По правде говоря, Майлз ничего и не заметил бы, если бы не резкое замечание леди Аппингтон, приказавшей Генриетте подняться наверх и одеться, но едва он заметил, как уже не мог остановиться. Когда у нее успела вырасти такая грудь? В свете свечей тонкая ткань оставила весьма мало для воображения, и Майлз очень сомневался, что даже воображение могло бы улучшить…
Майлз отогнал воспоминание, прежде чем успел в него углубиться. Насколько он знал, Генриетте не полагалось иметь тело. Она состояла из головы на ногах. Хм, очень красивые ноги, обрисовывавшиеся под… Нет. Существуют правила насчет вожделения к сестре лучшего друга. К черту правила, скорее, непреложные законы природы. Если он их нарушит, произойдут странные затмения луны и мертвые восстанут и заговорят на улицах. Это неестественное положение вещей — вот что это такое. Неестественное и неправильное.
Но так хорошо задуманное для чего-то совсем неправильного.
К черту все! Майлз пошел быстрее, яростно шагая в сторону Беллистон-сквер. Ему предстоит забраться в чужой дом, а он, спасибо жалкому идиоту Фробишеру, уже потерял десять минут из отведенного ему часа. По счастью, резиденция Вона находилась всего в пяти кварталах от дома Мидлторпов, и длинные ноги Майлза преодолели данную дистанцию за считанные минуты.
У самой Беллистон-сквер Майлз заставил себя сбавить скорость и произвести рекогносцировку. Все же здесь убили тайного агента, и Майлз захотел осмотреться не только внутри, но и снаружи. Слегка спотыкаясь, как хорошо подгулявший джентльмен, возвращающийся домой после одного из множества светских мероприятий, Майлз медленно выбрался на площадь и внимательно окинул ее взглядом, якобы лениво вертя головой из стороны в сторону.
Одна сторона площади находилась в тени громады Беллистон-Хауса — величественного особняка в палладианском стиле, воздвигнутого в начале предыдущего столетия, с закрытыми ставнями окнами. Нынешний герцог, страстный охотник, редко приезжал в Лондон. В доме проживало минимальное число прислуги, поддерживавшей порядок и охранявшей бесценные коллекции, но вероятность того, что кто-то в Беллистон-Хаусе обращает внимание на сомнительные дела (включая Майлзовы), творящиеся на площади, была ничтожна. Три других стороны площади выглядели одинаково: большой дом, а по бокам дома поменьше, на манер триумфальной арки. Вону принадлежал один из этих последних домов, на южной стороне. На фасаде доминировал внушительный треугольный портик, поддерживаемый тремя дорическими колоннами и придававший строению модный вид античного здания. Что гораздо важнее, ни в одном из окон не горел свет.