Может, за что-нибудь зацепилась?
Да должны же где-то быть эти завязки! Генриетта принялась ощупывать верхушку сумочки.
Майлз подпрыгнул на сиденье.
Ой. Наверное, это был не ридикюль.
— Во имя всех святых, чем ты занимаешься? — взревел Майлз. Рядом взвилась на дыбы лошадь. В проезжавших мимо экипажах повернулись головы. Дрогнули занавески на окнах.
Весь вид маркизы говорил, что она желала бы оказаться в каком-нибудь другом экипаже.
— Я уронила сумочку, — ответила Генриетта, слегка задыхаясь — Майлз приземлился прямо на нее. — И пыталась ее подобрать.
— Ногой? — Майлз сполз с колен Генриетты и отодвинулся как можно дальше в свой уголок фаэтона.
— Ты зажал мою руку, — рассудительно объяснила Генриетта, разминая затекшие мышцы.
Майлз опять издал непонятный звук. Генриетта не совсем поняла, как его истолковать.
— Я бы хотела теперь поехать домой, — злобно проговорила маркиза.
— Не волнуйтесь, вы следующая, — огрызнулся Майлз. Его резкий тон здорово поднял бы Генриетте настроение, если бы с ней он не объяснялся точно таким же голосом.
Майлз рывком остановил лошадей перед Аппингтон-Хаусом и выпрыгнул из фаэтона со всей живостью, на какую был способен. Схватил Генриетту за талию, буквально выдернул из экипажа и решительно поставил на землю перед ее домом. Потом нашел и выхватил из экипажа преступный ридикюль.
Приняв его от Майлза, Генриетта очень осторожно произнесла:
— Спасибо, что подвез.
Майлз выпрямился и одарил ее смущенной полуулыбкой. Сердце девушки дрогнуло и сжалось от противоречивых чувств.
— Все нормально, — сказал Майлз. — Увидимся вечером. Ты не опаздываешь?
Ну ничего себе, она постоянно забывает об уроке музыки. Бросив через плечо слова прощания, Генриетта взбежала на крыльцо Аппингтон-Хауса. Когда Уинтроп открыл ей дверь, девушка услышала, как тронулся фаэтон Майлза. Будем надеяться, он повезет маркизу прямиком домой.
Генриетта не позволила себе задерживаться на данной мысли. Бросила ридикюль на столик в холле и поспешила в музыкальную комнату. Арфа стояла в чехле — не у дел, рояль с его затейливо расписанной крышкой и позолоченными ножками хранил молчание. Синьора Маркони не было и следа.
Генриетта посмотрела на позолоченные часы на каминной полке. Обе стрелки деликатно указывали на цифру шесть. Она опоздала на полчаса. Вероятно, он устал ждать и ушел. Вот незадача! Только что приехавший с континента, Маркони был нарасхват, и Генриетта считала себя счастливицей, так как ей удалось договориться с итальянцем об уроках. И вот теперь из-за своих романтических бредней она, по-видимому, одним махом убедила в своем безумии Майлза и потеряла учителя пения. Генриетта застонала.
Раздраженно ворча, она выбежала в коридор.
— Синьор Маркони? — на всякий случай позвала девушка — учителя могли проводить для ожидания в гостиную.
Из малой столовой донеслось шуршание. С глубоким вздохом облегчения Генриетта помчалась по коридору и появилась в дверях, задыхаясь и не переставая говорить:
— Синьор Маркони? Простите, пожалуйста, я так опоздала! Я задержалась в…
Она осеклась. Чувство облегчения сменилось у Генриетты смущением, когда она обнаружила источник шуршания.
Одетый в черное синьор Маркони склонился над откинутой крышкой письменного стола, держа в обеих руках бумаги.
Глава шестнадцатая
Польщенный: под подозрением у министерства полиции; подлежит пристальному наблюдению и, возможно, нападению.
См. также: Знак внимания.
Генриетта разом остановилась и умолкла.
Маркони судорожно сунул бумаги в нишу письменного стола. Выпрямившись, он широко развел руки.
— Я искать… как вы говорить? Бумага. Я искать бумага написать вам записка, что я больше не ждать. Но вот, — Маркони пожал плечами, как будто это все объясняло, — вы здесь. Поэтому мне не надо бумага.
— Извините за опоздание, — повторила Генриетта, собираясь с мыслями.
Она прошла к письменному столу, подняла откинутую крышку и повернула ключ. Ничего особенно секретного в столе не было — все письма Джейн и шифровальную книжку она хранила наверху, в своей комнате, спрятанными вместе с дневником в пустом ночном горшке под кроватью, — но эта комната являлась ее личным пространством, и девушка предпочитала, чтобы личное пространство оставалось личным. Отсюда и замок.