Джентльменов лиги не тронули ее рассуждения о ценности милости, не дрогнули они и под напором аргументов, что бесстрашная девушка пролезет туда, где взрослый мужчина застрянет.
Сэр Перси сурово посмотрел на нее в лорнет.
— Мы обсудим это…
— Знаю, знаю, — устало закончила Генриетта, — когда я подрасту.
Не добилась она успеха и когда сэр Перси удалился от дел, а Ричард уже поднял страшную шумиху во французских тюрьмах и английских газетах под именем Пурпурная Горечавка. Ричард, будучи старшим братом Генриетты, проявил гораздо меньше такта, чем сэр Перси. Он даже не сделал непременной ссылки на ее возраст.
— Ты с ума сошла? — спросил он, возбужденно ероша свои светлые волосы затянутой в черную перчатку рукой. — Ты знаешь, что сделает со мной мама, если я только подпущу тебя к французской тюрьме?
— Да, но разве маме обязательно знать? — лукаво поинтересовалась Генриетта.
Ричард еще раз бросил на нее взгляд, вопрошавший: «Ты спятила окончательно и бесповоротно?»
— Если маме не сказать, она все равно узнает. И тогда, — проскрежетал он, — меня расчленит.
— Ну, наверняка до этого не дойдет…
— На сотни и сотни кусочков.
Генриетта немного поупорствовала, но поскольку ничего больше от брата не добилась, кроме бессвязных замечаний, что его голова будет выставлена на воротах Аппингтон-Холла, конечности — брошены на съедение псам, а сердце и почки поданы на блюде в столовой, она сдалась и вышла, бормоча, в свою очередь, про чересчур властных старших братьев, которые воображают, будто знают все только потому, что их похождения расписаны на пяти страницах в «Кентиш крайер».
Обращение к родителям оказалось столь же неэффективным. После того как Ричард опрометчиво попал в руки министерства полиции, леди Аппингтон сделалась решительно несговорчивой во всем, что касалось шпионажа. На все просьбы Генриетта получала ответ: «Нет. Категорически — нет. И речи быть не может, юная леди», — и даже один памятный: «В Англии по-прежнему существуют монастыри».
Насчет последнего Генриетта не совсем была уверена в правоте матери — в стране прошла Реформация, и очень суровая к тому же, — но желания удостовериться в этом у нее не имелось. Кроме того, Амели, недавно сделавшаяся невесткой Генриетты, донесла до нее все жуткие подробности о пыточных застенках французского министерства полиции, и девушка очень сомневалась, что их гостеприимство понравится ей больше, чем Ричарду.
Но когда человек в течение семи лет чего-то добивается, довольно трудно вот так сразу взять и от этого отказаться. Поэтому когда кузина Амели, Джейн Вулистон, известная также как Розовая Гвоздика, упомянула, что у нее возникли трудности с передачей сведений в военное министерство, поскольку ее курьеры имели раздражающую привычку погибать по пути, Генриетта была только счастлива предложить свою помощь.
Это, успокаивала свою совесть девушка, вполне безопасное поручение, даже ее мать к нему не придерется и не начнет искать в Англии последний действующий монастырь. Генриетте не придется бегать по темным переулкам Парижа или мчаться во весь опор по изрытым глубокими колеями французским дорогам в отчаянной попытке добраться до побережья. Ей всего-то и нужно, что сидеть в малой столовой Аппингтон-Хауса и писать Джейн с виду абсолютно нормальные письма о балах, платьях и других вещах, которые гарантированно до слез наскучат французским агентам.
Абсолютно нормальные с виду — вот в чем суть. Приехав в Лондон на свадьбу Амели и Ричарда, Джейн несколько дней провела за письменным столом, заполняя маленькую красную книжечку. Когда она наконец закончила, то подарила Генриетте полный словарь совершенно обычных слов с далеко не обычным значением.
С тех пор как Джейн две недели назад вернулась в Париж, план доказал свою поразительную эффективность. Обсуждение сравнительных достоинств цветов и бантов в качестве отделки вечерних туалетов не возбудило никакого подозрения даже у самых опытных французских сыщиков, а глаза самых непреклонных перехватчиков английских писем наверняка остекленели при столкновении с пятистраничным описанием вчерашнего венецианского завтрака в парижской резиденции виконта Лоринга.
Откуда им было знать, что «венецианский завтрак» — тайное обозначение ночного налета на секретные архивы министерства полиции. В конце концов, считается, что завтракают рано утром, а следовательно, это идеальная аналогия словосочетанию «глубокой ночью». Что же до «венецианского»… ну, архивная система Делароша была такой же сложной и засекреченной, как и действия Венецианской сеньории в разгар упадка эпохи Возрождения.