- Раз она должна вот-вот спуститься, мы можем и здесь подождать, сказал Латимер, чувствуя, что говорит банальность, как школьный учитель. Ему вдруг очень захотелось выпить настоящего шампанского.
- Совершенно верно, - буркнул Марукакис.
Однако прошло целых полтора часа, прежде чем хозяйка "La Vierge St. Marie" появилась. За это время зал действительно оживился. Пришло еще несколько человек - в основном это были мужчины, но были среди них и две-три очень странно выглядевшие женщины. Появился явный сутенер. Трезвый как стеклышко, он привел с собой двух не вяжущих лыка немцев - вероятно, каких-нибудь пустившихся в загул коммерсантов. Появились два почему-то вызвавшие ужасную неприязнь молодых человека. Все до одной кабинки были заняты, заняты были и стоящие в зале столики, за которыми сгрудились обливающиеся потом, тесно прижавшиеся друг к другу пары.
В зале появились танцовщицы из кабаре, сильно накрашенные. Танцующие пары расступились, дав им место. Следом за девицами в круге появился юноша, одетый в женское платье, и спел песенку на немецком языке. Девицы исчезли вместе с ним, потом появились вновь, переменив наряд. В зале стало душно и жарко, как перед грозой.
Латимер ясно увидел, как один их этих ужасных юношей давал понюхать другому щепотку какого-то порошка. От жары и духоты его начала мучить жажда, и он уже всерьез подумывал, не выпить ли шампанского, как вдруг Марукакис дернул его за рукав.
- Должно быть, Превеза, - сказал он.
Это была полная, но все еще стройная женщина с красным лицом. Несмотря на дорогое платье, видимо, только сегодня завитые парикмахером черные, густые волосы, помаду и румяна, она производила впечатление неряхи. Так, во всяком случае, показалось Латимеру. Правда, рисунок губ был хорош, и улыбка была доброй и симпатичной, но во взгляде больших черных глаз было что-то сонное и завораживающее. И Латимер представил себе комнату в отеле, неуклюже позолоченные кресла с разбросанной на них одеждой, серый свет утра сквозь опущенные жалюзи, тяжелый запах розового масла, ровное дыхание спящей женщины и мерное тиканье будильника. Но, видя как она идет к бару, приветливо улыбаясь и кивая знакомым, одновременно внимательно и строго наблюдая за всем происходящим, Латимер сделал себе выговор за игру воображения.
Марукакис подозвал официанта и что-то сказал ему. Лавируя между танцующим, тот подошел к мадам и зашептал ей что-то на ухо, показав глазами на Латимера и Марукакиса. Мадам, повернувшись, посмотрела в их сторону и, что-то сказав официанту, продолжила разговор.
- Она обещала прийти, - сказал Марукакис, выслушав официанта.
Она обошла весь зал, снисходительно улыбаясь и иногда кивая головой. Наконец она приблизилась к их столику. Неожиданно для самого себя Латимер вдруг встал. Мадам пристально смотрела ему в лицо.
- Вы желали говорить со мной, месье? - Голос у нее был грубый и немного сиплый, с ярко выраженным акцентом.
- Мы были бы счастливы, если бы вы оказали нам честь и посидели с нами, - сказал Марукакис.
- Хорошо, - сказала она и села рядом. Тотчас к столику подлетел официант, но она взмахом руки прогнала его и повернулась к Латимеру: - Я вас раньше не видела, месье. Вашего друга я уже встречала, но не в своем заведении. - Бросив косой взгляд на Марукакиса, она продолжила: - А вы, месье, собираетесь писать обо мне в парижской газете? Тогда вам с другом надо будет обязательно досмотреть представление до конца.
- Нет, мадам, - улыбнулся Марукакис. - Мы воспользовались вашим гостеприимством, чтобы получить кое-какую информацию.
- Информацию? - Она, кажется, немного смутилась. - Я не знаю ничего такого, что может вас заинтересовать.
- Всем хорошо известна ваша осторожность, мадам. Но речь идет о человеке, который давно в могиле. Вы были знакомы с ним лет пятнадцать назад.
Она захохотала, остановилась и вдруг захохотала снова - громко, вызывающе, сотрясаясь всем телом. Вместе с этими хриплыми звуками исчезло и то самодовольство, которое она напускала на себя, и, когда она под конец закашлялась, сразу постарела лет на десять.
- Не ожидала я от вас такого комплимента, месье, - вздохнув, сказал она. - Подумать только, пятнадцать лет! И вы надеетесь, что я его вспомню? Святая Дева Мария, придется вам поставить мне выпивку.
Латимер подозвал официанта.
- Что будете пить, мадам?
- Шампанское. Только не эту дрянь. Официант знает. Подумать только, пятнадцать лет! - Она все еще никак не могла успокоиться.
- Мы, разумеется, не очень надеялись на вашу память, - невозмутимо сказал Марукакис, - но, может быть, имя этого человека что-нибудь значит для вас. Его звали Димитриос... Димитриос Макропулос.
Она сунула в рот сигарету, чиркнула спичкой, но так и не смогла прикурить. Глядя на кончик сигареты, о чем-то сосредоточенно размышляла. Спичка продолжала гореть, едва не обжигая пальцы. Латимеру показалось, что вокруг образовалась зона молчания, вдруг заложило уши. Мадам разжала пальцы и уронила спичку на тарелку. Все так же смотря на кончик сигареты, она тихо сказала:
- Вам здесь не место. Уходите отсюда... оба!
- Но...
- Уходите, - сказала она тихим голосом, даже не повернув головы.
Марукакис посмотрел на Латимера и, пожав плечами, встал из-за стола. Следом за ним встал и Латимер. Она подняла на них глаза, сказала, как отрезала:
- Сядьте. Мне не нужны здесь сцены.
Они сели.
- Надеюсь, вы объясните мне, мадам, - сказал Марукакис с издевкой, как мы можем уйти, не вставая с места, - я был бы вам очень признателен.
Она с такой быстротой схватила стоящий на столе бокал, что Латимер подумал: "Сейчас она бросит его в лицо Марукакису". Но пальцы тотчас разжались, и она что-то быстро сказала по-гречески, чего Латимер не разобрал.
- Нет, - сказал Марукакис, отрицательно качнув головой, - он не из полиции. Он писатель, пишет книги, и ему нужна информация.
- Зачем?
- Простое любопытство. Два месяца назад он видел труп Димитриоса в Стамбуле и вот решил разузнать о нем.
Она вдруг повернулась к Латимеру и, протянув руку, вцепилась ему в рукав.
- Это правда, что он мертв? Вы точно знаете? Вы видели его труп?
Латимер молча кивнул.
- Его убили ударом ножа в живот, а потом бросили в море. - Ему хотелось добавить что-нибудь теплое: жизнь есть жизнь, а вдруг она его любила, сейчас, наверное, слезы польются.
Но слез не было.
- Деньги при нем были? - только и спросила она.
Латимер медленно повел головой.
- Merde! - сказала она злобно. - Этот верблюжий выкидыш задолжал мне тысячу франков. И теперь я их уже никогда не увижу. Salop! Убирайтесь вон, а не то я прикажу вас вышвырнуть отсюда!
Марукакис проводил Латимера до отеля. Они немного задержались у дверей. Ночь была холодная.
- Ну, я, пожалуй, пойду, - сказал Латимер.
- Завтра уже уезжаете?
- Да. Еду в Белград.
- Значит, вам все еще не надоел Димитриос.
- О, нет. - Латимер заволновался, ему очень хотелось сказать Марукакису какие-нибудь теплые слова. - Не могу сказать, как я вам благодарен. Боюсь, что я отнял у вас много драгоценного времени.
Марукакис рассмеялся и, недоуменно пожав плечами, сказал:
- Я вот смеюсь, а сам завидую вам. Если вам удастся разузнать что-нибудь в Белграде, напишите мне. Хорошо?
- Конечно, напишу.
Еще раз поблагодарив Марукакиса, Латимер тепло пожал ему руку и вошел в вестибюль отеля. Его номер находился на втором этаже. Взяв у портье ключ, поднялся по лестнице. В коридоре лежал толстый ковер, глушивший шаги. Он вставил ключ в замочную скважину и, повернув его, открыл дверь.
Его смутило то, что в номере горел свет, и он решил, что попал в чужой номер. И тотчас понял: нет, это его номер, но в нем почему-то царил полнейший хаос.
Содержимое чемоданов было вытряхнуто прямо на пол. Простыни и пододеяльник валялись на кресле. На матраце лежали привезенные из Африки книги с оторванными переплетами. Казалось, что в комнате похозяйничали шимпанзе.