В результате у кого-то в Америке вызывают досаду английские актеры, приезжающие в Нью-Йорк, а в определенных профессиональных кругах Англии возникает недовольство посещающими нас американцами. Трудно сказать, какая сторона при этом выгадывает, если вообще выгадывает: нам кажется, что мы; им кажется, что они. Но теплый прием и широкое радушие, с какими встречают английских актеров в Нью-Йорке, не позволяют мне реагировать на отдельна вспышки, быть может, понятного шовинизма, к которым, кстати сказать, я отнюдь по отношу недавний выпад милейшей Элен Хейс [22], весьма нас огорчивший, о котором она сама теперь сожалеет. Я упоминаю oб этом случае только потому, что часть вины здесь следует отнести на счет самой Нью-йоркской студии актера, многие члены которой особенно афишируют свою к ней причастность, выказывая при этом тот дурной вкус, которым они сами возмущались бы у спортсменов, отстаивающих честь своего «старого школьного галстука».
Думаю, что никогда в истории какой бы то ни было страны никто не заявлял о намерении изменить или дискредитировать чью-нибудь чужую манеру действовать (за исключением, конечно, области «большого бизнеса»). Это была бы дерзкая претензия, но не пустая ли? В Нью-Йорке, впрочем, найдется немало людей, которые скажут, что это не так уж неправдоподобно, и с огорчением сошлются на пример их собственного театра, где небольшая группа блестящих, талантливых актеров обросла большим количеством малоодаренных прихлебателей и где царит культ спешки, запальчивости и себялюбия.
Сами по себе американские актеры очень приятны в обхождении. Они отличаются, правда, несколько нарочитой грубоватостью, рассчитанной на то, чтобы привлечь к себе внимание, но ведь любезные манеры и очаровательная наружность нигде и никогда не считались признаком гения. Они отличные работники, так как актеру приходится здорово трудиться в стране, где девяносто два процента его собратьев ходят без работы. Худшее, что можно сказать о них, — это что они «сумасшедшие, задуренные ребята!» – выражение, как будто специально для них придуманное.
Когда вам приходится работать вплотную с ними, вы натыкаетесь на упрямство, которое хочется сравнить с покрытой мягким тюфяком кирпичной стеной. Многие из них охотно берут уроки танцев (чтобы попасть в музыкальную комедию), учатся пению (с той же целью), ходят на занятия по мастерству. Но попробуйте только произнести слово «техника», заговорите о «постановке голоса» — безотносительно к возможности получить роботу в музыкальном театре — или упомяните любой другой общепринятый термин из области актерской игры, и вы поймете, что их интересует только одно: чувства. Под этим они подразумевают их собственное чувство, хотя оно может быть весьма субъективным и не попадающим в цель. В нью-йоркском театральном мире рассказывают замечательную историю, которую поначалу все считали забавной выдумкой, — историю про двух актеров студии, которые стояли за кулисами в ожидании выхода, и вдруг один из них начал корчиться от боли. На вопрос товарища, что с ним, он со стоном процедил: «Живот сватило». «Прекрасно! — ответил другой. — Используй это!»
Английским актерам ставится в упрек их чрезмерная легкость. Самые серьезные обвинении вызывает тот «бессильный и бесконфликтный» (как выразился один английский критик) стиль игры некоторых из наших «скользящих по поверхности» актеров, когда они оказываются на мели в непривычной для них пьесе. В Нью-Йорке считается, что хорошо провести первую читку роли значит дать повод заподозрить, что ты — «радиоактер». Чтобы избежать столь тяжкого обвинения, достаточно почаще запинаться и нарочно мямлить слова, растягивая паузы.