Мне кажется, ни в чем так не проявилось мастерство Редгрейва в этой роли, как в исполнении монологов. Красота голоса, его свободное звучание, поэтический ритм, ни разу не вступивший в противоречие с логикой содержания, глубокая осмысленность каждой фразы — все это превращало монологи Гамлета в самые яркие моменты спектакля. И зрители прекрасно понимали, что действие тут имеет лишь внешнее значение; главное же состоит в том, как герой осмысливает свое отношение к окружающему миру и как оценивает самого себя.
Английская критика отдала должное мастерству Редгрейва. Гордон Кросс в своей книге «Шекспировские спектакли с 1900 по 1952 год» писал, что Редгрейв ни в чем не уступает Форбс-Робертсону, одному из лучших английских Гамлетов новейшего времени. Высокая степень этой оценки будет ясна нам, если вспомнить, что даже такой беспощадный театральный критик, как Бернард Шоу, признал Форбс-Робертсона лучшим английским Гамлетом.
Другой английский критик, Т. Уэсли, считал, что главным достоинством Редгрейва в роли Гамлета было «совершенное владение вокальной частью роли. Редгрейв настолько чуток к поэтической красоте слова, что мы уже заранее предчувствуем, насколько верно он передаст тончайшие нюансы каждой фразы, любую маленькую частичку всей сложной поэтической композиции. И мы не ошибаемся, он не обманывает ожиданий. Он образцово произносит стих, без всяких выкрутасов, манерности или аффектации, и при этом необыкновенно разнообразно, всегда точно, в совершенстве мелодично».
Задача Редгрейва была здесь тем более трудна, что английские зрители помнили блестящее исполнение Гамлета Джоном Гилгудом и Алеком Гинессом. Редгрейв сумел быть оригинальным в толковании этой богатейшей роли. Нашлись, однако, критики, которые не были вполне удовлетворены; в частности, рецензент «Таймса» Алан Дент. Но Редгрейв отнюдь не из тех актеров, которые дают раз навсегда закрепленный рисунок роли. Его Гамлет с точки зрения исполнения становился со временем все более содержательным и глубоким, так что тот же критик, посмотрев спектакль полгода спустя в Кронборге, признал, что Редгрейв целиком «зажегся».
С постановки «Гамлета» начинается пора полной актерской зрелости Редгрейва. Можно сказать, что актер вступает в классический период развития своего дарования и мастерства. Одну за другой он создает блестящие роли в шекспировском репертуаре: Ричард II (1951), Хотспер («Генрих IV», первая часть, 1951), Шейлок (1953), Антоний («Антоний и Клеопатра», 1953), Король Лир (1953).
Наряду с Гамлетом Лир — труднейшая из ролей, созданных Шекспиром. Пожалуй, она требует еще большего мастерства. Актер, режиссер и знаток Шекспира Роберт Спейт заявил: «Из всех современных Лиров — а их было немало хороших — Редгрейв, по-моему, самый лучший». Отдал должное Редгрейву и Кеннет Тайнен, рецензент «Обсервера», один из самых острых и взыскательных театральных критиков современной Англии. «Техника, которой Редгрейв иногда оснащал свои роли, казалась подчас чрезмерной, напоминая старую метафору о паровом молоте и орехе. Но Лир подобен крепости с лабиринтом, которой почти невозможно овладеть. Естественно, что Редгрейв пошел на нее приступом… В простых ролях Редгрейв часто оказывается в положении специалиста по высшей математике, которого просят сделать сложение: два плюс два. Покорпев над задачей, он сможет прийти к выводу, что иногда это дает в сумме пять. Но предложите ему сцену, вроде эпизода в Дувре, представляющего собой высшую математику театра, и он молниеносно решит ее. Здесь и в последнем акте актер дошел до самых корней Лира, до самого его существа».
Заслужить такую похвалу, притом от критика последующего поколения, к которому принадлежит Тайнен (я чуть было не сказал: «от критика рассерженного поколения»), мог только актер такого масштаба, как Редгрейв.
Если Джона Гилгуда взрастила атмосфера, породившая «потерянное поколение» после первой мировой войны, а такого актера, как Пол Скофилд, питала атмосфера, породившая «рассерженных», то Редгрейв, на мой взгляд, духовно принадлежит поколению тридцатых годов с его верой в положительные идеалы, убеждением в возможности прогресса. Опыт этого поколения был приобретен, как известно, нелегко. Редгрейв лишь частично испытал колебания, присущие этому поколению, что сказалось в его недолгом тяготении к патологизму и натурализму. Гамлет и Лир были знамениями того, что актер остался верен нравственным и общественным идеалам своего времени. Но, конечно, он обрел большую зрелость, и пережитое наложило печать на его творчество. Оно стало по-человеческп богаче, художественно совершеннее, а в целом явилось ярким жизнеутверждающим элементом в современном английском театре.