Я проникся этим убеждением, всеми силами отказываясь от проб в киносъемках, что лишь больше раззадоривало продюсеров и доставляло лишние хлопоты моим импресарио. Я пытался объяснить свой отказ тем, что Эдит Эванс вообще не снималась в кино, что Пегги Эшкрофт снималась только в одной или двух картинах, а участие в кино Гилгуда ничего не прибавило к его славе. Я говорил, что не могу учиться актерскому искусству, играя в кино.
Сейчас я дал бы такой же совет не сниматься в кино и любому молодому актеру или актрисе. Правда, это звучит несколько самонадеянно, однако несомненно — и это подтверждают десятки крупных киноактеров, — что мастерство игры в кино в сущности заключается в умении приспособляться, хотя для тех, кто не обладает сценическими возможностями, такое приспособление весьма затруднено. В результате от картины к картине такие киноактеры повторяют все один и тот же образ в соответствии с собственным состоянием, внешностью и темпераментом, до какого-то момента удовлетворяя вкусы публики, пока, наконец, после одного или нескольких неудачных фильмов причуды моды не заставят их подыскивать себе какое-нибудь иное занятие.
Недавно я получил письмо, касающееся этой темы, от одного молодого актера, которого я когда-то порекомендовал одному из наших театров, а спустя несколько лет — и одной кинокомпании. Он писал мне из Голливуда, где занимал положение «звезды», прося дать ему совет:
«Работа, которую я проделал, хотя и невысокого качества, многому меня научила. Но чем больше я учусь, тем меньше, как мне кажется, я знаю и тем больше мне хочется работать по-настоящему. Недавно я вдруг почувствовал себя счастливым от сознания, что я молод: ведь так много нужно еще сделать и так мало у нас для этого времени. Я очень хочу со всем пылом юности скорее почувствовать удовлетворение, но вместе с тем я боюсь торопиться, чтобы тем самым не умалить мою конечную цель… Иногда меня охватывает страх, что в моем стремлении к знанию я смогу что-то упустить и, ослепленный поисками, перестану видеть ту объективную цель, ради которой они ведутся».
С другой стороны, мы знаем и таких акторов, как Чаплин, Гарбо и с десяток (но не больше) подобных им, которые всегда делали почти одно и то же почти одинаковыми способами в точение десятилетий и тем не менее достигли мировой известности. Чем объяснить это? Что касается Клары Бау, Кэрол Ломбард [26] или Валентино [27], то хотя талант их и был ограничен, но зато они обладали огромным непосредственным обаянием и замечательными внешними данными плюс соответствием вкусу эпохи. Я думаю, все вы согласитесь, например, с тем, что в ранних фильмах Мэри Пикфорд [27] и Дугласа Фербенкса [28], даже когда мы смотрим их сейчас, игра этих актеров кажется нам убедительнее, чем исполнение их партнеров.
Повторять всякий раз одно и то же не столь уж трудно. Но повторять одно и то же из года в год и приковывать к себе внимание зрителей всего мира — не так легко. Это требует если не гениальности, то, во всяком случае, чего-то большего, чем талант. Валентино был не только красавцем и модным актером; он обладал тонкой интуицией, блестящей техникой и чувством меры. Как-то однажды Лесли Хенсон [29] рассказал мне один анекдот про Чаплина; если он даже и выдуман, то очень похож на правду. Но сначала мне хочется напомнить ставшую теперь общеизвестной историю о том, как Чаплин создал образ своего знаменитого бродяги. Это было на Калифорнийском побережье, где он снимался в одном из своих ранних немых фильмов, когда еще не был «звездой». Его послали наскоро одеться в актерскую уборную: там он быстро подхватил чьи-то штаны, башмаки с чужой ноги, неизвестно чью шляпу и тросточку, пришлепал усики какого-то комического персонажа и пошел прогуливаться по пляжу в манере Фреда Карно [30]. Этот вынужденный экспромт и породил, как говорят, чаплинского бродягу.
Другой анекдот, рассказанный Хенсоном, кажется мне еще более интересным, правдоподобным и типичным. Вот он. Один известный писатель-юморист — скажем, работавший для Братьев Маркс [31] — получил пропуск к Чаплину на съемочную площадку во время репетиции какого-то эпизода. По окончании репетиции взволнованный и восхищенный юморист отважился заговорить с Чаплином и после всяческих комплиментов и благодарностей сказал, что у него есть одна идейка, которую, если она придется по вкусу мистеру Чаплину, он будет счастлив подарить ему совершенно безвозмездно: это будет для него лишь величайшей честью. Выслушав посетителя, Чаплин, говорят, ответил ему, что новый трюк, или фокус, или «выигрышный номер», или что-то в этом роде и в самом деле великолепен. И тут гость снова предложил подарить Чаплину понравившийся ему трюк: он будет просто горд, если мистер Чаплин воспользуется им. Но знаменитый комик сказал на это, что, хотя идея действительно великолепна, он все же ею не воспользуется.