— Допустим, — сказал я. — Ну и что?
— Почему допустим? — быстро продолжал он. — Мы установили, что мои дядя Амос дал обещание подготовить пристанище к возвращению Хастура из той части внешнего космоса, где тот сейчас заточен. Где это пристанище, каким именно может быть такое место, до сих пор меня не касалось, хоть я, возможно, и могу об этом догадаться. Но сейчас не время для догадок, — и все же, если судить по другим имеющимся в наличии свидетельствам, может показаться, что кое-какие умозаключения вполне допустимы. Первейшее и важнейшее из них — это само явление двойной природы: то есть, следует, что нечто непредвиденное предотвратило возвращение Хастура в течение жизни моего дядюшки, и одновременно какое-то другое существо проявило себя. — Тут он взглянул на меня с необычайной открытостью и без малейшей нервозности. — Чтокасается свидетельств такого проявления, то я сейчас лучше не стану этого касаться. Достаточно сказать лишь одно: я верю, что у меня подобные свидетельства имеются. Итак, я возвращаюсь к своей первоначальной посылке. Среди пометок, сделанных дядей на полях книг, две или три особенно замечательных содержатся в «Тексте Р'Лайха»; и в самом деле, в свете того, что нам уже известно или что можно оправданно предположить, эти записи весьма зловещи и исполнены угрозы. — Говоря так, он раскрыл древнюю рукопись и обратился к месту, довольно близкому к началу повествования. — Теперь смотрите, Хаддон, — сказал он, и я поднялся с места и склонился у него над плечом, глядя на паучий, почти совершенно неразборчивый почерк, который я хорошо знал, — почерк старого Амоса Туттла. — Видите подчеркнутую строку в тексте: «Фх'нглуи мглв'нафх Ктулху Р'Лайх вгах'нагл фхтагн» — и то, что следует за этим, написанное дядиной рукой: «Его приспешники готовят путь, и он больше не видит снов? (ЖИ:2/28)», и далее — то, что написано относительно недавно, если судить по дрожанию пера, вот это, одно-единственное сокращение: «Иннс!» Очевидно, что это не означает ничего, если не переводить текста. Когда я впервые увидел эту запись, я и впрямь не мог ничего понять, я обратил свое внимание к цитате со сноской. Немного спустя мне удалось расшифровать сокращение: сноска отсылала меня к популярному журналу «Жуткие Истории»— к номеру за февраль 1928 года.
Пол открыл журнал, положив его рядом с бессмысленным текстом и частично накрыв им строки, которые у меня на глазах уже начинали окутываться жуткой атмосферой таинственных веков. Под рукой Туттла теперь лежала первая страница истории, настолько очевидно относящейсяк этой невероятной мифологии, что я невольно вздрогнул от изумления. Название было не совсем закрыто его ладонью: «Зов Ктулху» Г.Ф. Лавкрафта. Но Пол не стал долго задерживаться на первой странице; он перелистывал журнал, пока не углубился в самое сердце истории. Там он сделал паузу, и моему удивленному взору открылась та же самая строка, которую невозможно было прочесть в невероятно редкой «Тексте Р'Лайха», на котором теперь покоился журнал рядом с корявой записью Амоса Туттла. Абзацем ниже было приведено то, что могло быть только переводом с совершенно неизвестного нам языка «Текста»: «В своем доме в Р'Лайхе мертвый Ктулху ждет, видя сны».
— Вот вам и отгадка, — с некоторым удовлетворением подвел итог Туттл. — Ктулху тоже ждал часа своего нового появления — сколько эонов, никому не дано узнать. Но мой дядя сомневался, действительно ли Ктулху по-прежнему лежит и видит сны, и поэтому записал и дважды подчеркнул те буквы, которые могут значить только одно: «Иннсмут!» Все это, вместе с теми ужасными вещами, на которые отчасти намекает вот эта история, хоть и претендующая на то, что она — всего лишь вымысел, открывает нам глаза на немыслимый ужас, на некое вековечное зло.
— Господи Боже мой! — невольно воскликнул я. — Но вы ведь не думаете, что эта фантазия сейчас воплощается в жизнь?
Туттл обернулся ко мне; взгляд его был до странности далеким:
— Что я думаю, Хаддон, не имеет значения, — сурово ответил он. — Но есть то, что мне самому бы очень хотелось знать: что произошло в Иннсмуте? Что происходило там все эти годы, что так отпугивало от него людей? Почему этот, некогда процветавший, порт впал в запустение, почему половина его домов брошена, а не движимость в нем практически ничего не стоит? И чего ради правительственные агенты квартал за кварталом взрывают прибрежные постройки, дома и склады? И, наконец, какова была причина того, что подводную лодку отправили торпедировать разные участки открытого моря за Дьявольским Рифом на выходе из гавани Иннсмута?
— Я ничего об этом не знаю, — ответил я.
Но он не обратил на мои слова внимания; его голос, неуверенный и дрожащий, стал чуть громче:
— Я могу вам сказать это, Хаддон. Именно это написал мой дядя Амос: Великий Ктулху восстал вновь!
Какой-то миг я молчал, потрясенный услышанным. Потом промолвил:
— Но ведь он ждал Хастура…
— Именно, — четко и профессионально согласился со мной Туттл. — В таком случае, мне бы хотелось знать, кто или что ходит в земле под домом в те темные часы, когда встает Фомальгаут, а Гиады склоняются на восток.
III
После этих слов Туттл резко сменил тему разговора. Он начал расспрашивать меня о моих делах, о практике и, в конце концов, когда я уже поднялся, чтобы откланяться, стал уговаривать меня остаться на ночь. На это я, подумав, согласился, правда, не без некоторой неохоты, и он сразу же вышел приготовить мне комнату. Я воспользовался представившейся возможностью более тщательно исследовать его рабочий стол: нет ли там «Некрономикона», пропавшего из библиотеки Мискатоникского Университета. На столе книги не было, но, подойдя к полкам, я легко обнаружил ее там. Едва я успел снять том, чтобы внимательнее посмотреть, та ли это копия, как в комнату вновь вошел Туттл. Он быстро взглянул на книгу у меня в руках и слегка улыбнулся.
— Я бы хотел, чтобы утром, когда будете уходить, вы захватили ее с собой к доктору Лланферу, — обыденно сказал он. Теперь, когда я переписал себе весь текст, она мне больше не нужна.
— Я с радостью сделаю это, — ответил я с облегчением, оттого, что это дело можно уладить так быстро.
Вскоре после нашего разговора я удалился в комнату на втором этаже, которую он для меня приготовил. Пол проводил меня до двери и задержался на секунду дольше, как будто словам, готовым сорваться с его языка, не было позволено покидать рта. Ибо прежде, чем уйти, он еще раз или два обернулся ко мне, пожелал спокойной ночи и, в конце концов, вымолвил то, что не давало ему покоя:
— Да, кстати… Если вы ночью что-нибудь услышите, Хаддон, не тревожьтесь. Что бы это ни было, оно безвредно… пока.
И только когда он ушел, и я остался один в своей комнате, на меня снизошло значение тех слов, что он сказал, и того, как он их произнес. Мне стало понятно, что в них было подтверждение тех диких слухов, которые наводняли Аркхам, и что Туттл говорил со мной вовсе не без затаенного страха. Задумавшись, я мед ленно разделся и облачился в пижаму, которую Туттл разложил для меня на кровати; мой ум ни на минуту не отклонялся от мыслей о зловещей мифологии древних книг Амоса Туттла. Я вообще никогда не принимаю скоропалительных решений, а сейчас и подавно не был склонен размышлять быстро. Несмотря на очевидную абсурдность всей этой мифологической конструкции, она все же была выстроена достаточно хорошо для то го, чтобы заслужить чего-то большего, нежели просто мимолетного внимания. К тому же, мне было ясно, что Туттл более чем наполовину убежден в ее истинности. Уже этого одного мне было достаточно, чтобы задуматься, ибо прежде Пола Туттла всегда отличала тщательность в исследованиях, а его опубликованные работы никогда не подвергались критике за неточности даже в самых малых деталях. Как результат столкновения со всеми этими фактами, я, по крайней мере, готов был допустить, что у мифологической структуры, очерченной для меня Полом Туттлом, были какие-то основания. Что же касалось ее истинности или ошибочности, то, разумеется, тогда еще я не мог положиться даже на пределы собственного разума: поскольку, стоит человеку принять или отвергнуть что-либо у себя в уме, впоследствии ему вдвойне — нет, втройне — сложнее будет избавиться от своего умозаключения, каким бы пагубным для него оно ни оказалось.