Знаю... Если бы идея показаться на глаза Ире не отзывалась такой болью, я бы нашла способ столкнуться лицом к лицу, а не пытаться подсмотреть за подругой. Но я пожелала ещё немного порассуждать в одиночестве.
А уже в понедельник у «станций и сетей» стоял зачёт.
— Побыстрее давайте, рассаживайтесь по одному... ребятки.
В последнее время я мало смотрела по сторонам. И никогда прежде не обобщала сборище едва тянущих на homo sapiens приматов уменьшительно-ласкательными терминами. Заядлый посетитель лекций, привычно сидящий за первой партой, шокированно уставился на меня сквозь толстенные стёкла очков. Дружище, я только начинаю пробовать себя в вежливости... Не обессудь.
Я достала билеты, стараясь не смотреть куда-либо за пределы стола. Наверное, и он уже пришёл...
И, наверное, без масок, линз, шапок, весь из себя кудрявый и невозмутимый.
Просто мы ещё не виделись с тех пор, как я сбежала... Между прочим, по важным преподавательским делам. Просто мне написали срочное сообщение... Просто... Декан-то сидел в зале вместе с нами! Кто мне мог написать?!
Нет, я вспомнила, что нужно отослать на конференцию заявку. Вот! В восемь часов вечера вспомнила и побежала...
— По очереди ко мне. Тянете билет, называете фамилию и номер.
Мой взгляд, как щенок на привязи, оставался прикованным к столешнице. Столько всего навалилось в последнее время, и всё через одно небезызвестное место. Да и пускай через него же продолжается! Как вести себя с Лексой после пережитого, я всё равно не придумала. Может, само как-то... рассосётся.
У преподавательского стола появились осмелевшие студенты, ворошившие стопку билетов. Под моим пристальным взглядом им делалось страшно подсмотреть, хотя, очевидно, душераздирающе хотелось. Как только один выбирал задание, в аудитории начиналась возня. Под столами загорались экраны телефонов. Всё это так бросалось в глаза, но, к сожалению, ничуть из себя не выводило.
Эмоции не задерживались внутри моей дырявой сквозящей, как в форточку, разочарованием душонки.
— Киреев, двенадцатый билет.
Я записала номер в журнал. Следующий посетитель продолжительно торговался с судьбой, сканируя ладонью задания. Я не выдержала и оторвала надрессированный взор от бумажек. А в аудитории хоть и оказалось людно, но несправедливо заметно... Совсем не то, что одна девица заявилась без допуска. Плевать.
А то, что Муратов Алексей не пришёл на зачёт.
Будь я стеклянная, в районе груди у меня бы откололся кусочек. Но я состояла из сплава жести с усмешками. Поэтому просто уткнулась обратно в журнал.
Сплав — это хорошо. Если есть антикоррозионное покрытие...
Первые полчаса группа писала ответы. Скорее списывала. А я без всякого желания вставать из-за стола притворялась доброй. И что в этом хорошего? Если бы Ирка со мной разговаривала, я бы спросила. Но уверена, впечатлительная дамочка, выросшая на сказках Андерсена, не смогла бы объяснить всю прелесть того, как здорово быть удобной для окружающих. В последнее время, проведённое в одиночестве, я пробовала вести себя хоть чуточку иначе. И мне эти перемены слабо нравились. Всё-таки мы с Иришкой очень разные...
Большая часть жизни теперь проходила в темноте, и вот, за удивительно красивыми аркообразными окнами в амфитеатре быстро стало черно. Я не успевала отслеживать, как сменялось время суток. Один за другим парни начали подсаживаться к столу, уверенно и не очень излагать ответы. Я одобрительно кивала на любую чепуху и не задавала никаких уточняющих вопросов. Один раз, правда, спросила закон Ома, после чего взяла у заметно обалдевшего студентика зачётку и поставила «отлично». Вот так легко.
Я не знаю, что со мной происходило. Впервые мне стало насрать.
К моменту, когда в аудитории нас осталось трое, парниша, последний в очереди, совсем не знал, чем себя занять, потому что списал уже всё, что мог, хотел и не планировал. Позади оставалось два с лишним часа, и я совсем не старалась поддерживать заинтересованное выражение. Настолько пробирало грустью... А Ревин всё бубнил, бубнил...
Я заподозрила странное, когда двое обернулись к двери. Весь день их удивлённые лица по поводу неожиданной благосклонности Вилки были призваны меня веселить, но никак не хотелось смеяться. А теперь они пялились на заплутавшего гостя, видимо, похожего на привидение.
Если нас навестил Муратов, мне стоило разозлиться.
— Извините, можно?
Я стремительно обернулась на осипший голос, от которого стало болезненно щекотно в груди, и не смогла удержать рот сомкнутым.