Старый Лэкман не был хороши человеком. Он был жадным и ворчливым. Он много пил и плохо обращался со своими крестьянами. И слово доброго никому не сказал. А уж как он обошелся со своей дочерью! Да, он определенно был плохим человеком. Почему тогда мне так грустно?
За последующие три дня, Сения умудрилась организовать более-менее достойные похороны, а я за это время не проронила ни слова. Однако, я успела послать письмо в дом Холлайс, предупредив родственников лорда Лэкмана о его кончине, в том числе и его дочь, приглашая их на прощальную церемонию. Но, судя по тому, что в тот день они так и не объявились, они, очевидно, решили не принимать мое приглашение.
Да уж, друзей у старого лорда было немного. На церемонии собралась вся прислуга, несколько крестьян из селения, врач, законник и пара Бьорнградских надзирателей, пришедших проследить, за чтением завещания и исполнением последней воли усопшего. Но мы их встретили, как стервятников, ждущих своего часа.
После того, как дочь нашего лендлорда отреклась от него, наследников у него не осталось. А значит все имение переходило в собственность королевства. Что же будет с нами никто не знал. Это владение могли передарить другому высокородному землевладельцу. И тогда наши услуги были бы ему незаменимы. А могли и снести дом и применить эти территории для совсем других, неведомых нам, политических целей. Однако Ролла, уже собрала свои скудные пожитки, готовясь к худшему.
После погребальной церемонии на фамильном кладбище Лэкманов, позади селения, мы возвратились в дом, чтобы услышать то, ради чего здесь все собрались. Но мне были совершенно безразличны взволнованные взгляды моих коллег, непроницаемые лицо надзирателей и монотонный голос законника, читавшего завещания. Ровно до одной фразы:
— … сим завещанием я предписываю этот дом и все земельные угодья оставить мой младшей дочери, керре Лиссанне Лэкман, — громко произнес законник, поправляя свои очки половинки.
Я не сразу осознала происходящее. Но, поймав на себе пораженные и даже, разозленные взгляды окружающих, мой мозг начал просыпаться от трехдневной спячки и шевелить своими извилинами.
— Здесь какая-то ошибка! — возмутился один из надзирателей, — у нас уже есть приказ о том, как распорядится с владениями Лэкман. У лорда никак не может быть еще одной дочери!
— Простите, господа, но ошибки быть не может, — ответил законник, — год назад лорд Лэкман подписал бумаги, в которых признал незаконнорождённую Лиссанну своей дочерью. И сделал ее полноправной наследницей.
Внебрачная дочь? Кого? Старика Лоа? Я, конечно, никогда не видела своих настоящих родителей, но старый лорд точно не мог быть моим отцом. Начнем с того, что он чистокровный человек. А я не просто метиска, в моих жилах течет кровь самых разных созданий, далеко не одного и не двух. И закончим тем, что едва ли знаний и умений старого лорда хватило бы, чтобы наложить ту мощную печать, защищающую меня от всех страшных болезней. Да и по времени многое никак не сходилось…
— Год назад? Лисса ты знала?
— Вот зачем он ее обучал! Вот к чему была сдача экзамена! Теперь все встало на свои места!
Да и вообще, интересно, в какой момент он решил сделать меня своей наследницей? Когда ругал за мою тупость? Или, когда жаловался на мою бездарность? А может, когда грозил выкинуть из дома, если я провалю экзамен?
— Есть ли у вас копия этого документа? — деловито спросил один из надзирателей.
— Конечно, в двух экземплярах. Один из них будет передан вам, а второй керре Лиссе. Так же, у меня имеются копии документов, признающих керру Лиссу ребенком лорда Лэкмана и дающие ей право носить ей фамилию.
Надо же! Не только знатная керра, но еще и с фамилией. В округе немногие могли похвастаться наличием таковой.
— И что, нам теперь обращаться к тебе «леди Лисса»? — спросила Ролла, когда все «скорбящие» стали расходиться по домам.
— О, великие, дурочка, что ты несешь! — прокудахтала Сения, — Она ведь внебрачный ребенок. Это значит, что хоть лорд Лоа и признал ее своей дочерью, никаких титулов ей не достанется. Только звание джентри- землевладелицы без статуса. Ну и, разумеется, имение.
— То есть, все самое важное, — подытожила девчушка, — А что, теперь то мне можно свою комнату?
Джентри, надо же. И, хотя все было верно и по закону, и по бумагам, я не могла не чувствовать себя самозванкой. Будто это всего лишь очередная ложь, маска, которую мне придется теперь носить и притворяться той, кем я не являюсь и дальше.