Звуки разбитого стекла донеслись откуда-то сверху и стало слышно, как мать с кем-то отчаянно боролась.
– Мама! – закричала Кандида, не отводя взгляда от Гвистерини.
Один из фашистов быстро сбежал вниз по лестнице. В руках у него были какие-то тряпки, а щека оказалась расцарапанной.
– Я ударил старую суку. Но мы ничего не нашли. Надо убираться отсюда.
– Вы самые настоящие преступники и ничего больше. Вы недостойны того, чтобы быть итальянцами.
– Да пошла ты! – взревел Гвистерини, собираясь нанести ей удар. Но тут же осекся, увидев, что прямо на него направлено лезвие ножа. Фашисты, как тараканы из щелей, выбегали отовсюду, таща с собой награбленную добычу.
Один из них неожиданно просунул голову в дверной проем и крикнул.
– Капо! Сматываемся!
Гвистерини осмотрел кухню, увидел стоящую в углу бутыль с вином, с трудом поднял ее с пола и тяжело заковылял к выходу. Слегка повернувшись, он бросил через плечо:
– Помни, о чем я тебе говорил.
И вышел. Грузовик затарахтел во дворе. Кандида бросилась по лестнице к матери.
Роза сидела на ступеньках и плакала навзрыд. Кандида кинулась обнимать бедную женщину.
– Мама! Что с тобой? Мама! Что они сделали?
Мать с трудом подняла заплаканное лицо. На ее губе выступила кровь.
– Ничего. Но вот дом…
Кандида огляделась вокруг. И застыла на месте. Утащили все, что смогли унести, не забыли ничего, что могло представлять хоть какую-то ценность. Фашисты, как саранча, напали на дом и разрушили то, что не смогли забрать с собой.
Но целью визита была комната Кандиды. Грабители разбили зеркало и китайскую вазу, они вытащили из шкафов все ящики и разломали их, а находящуюся в них одежду разорвали на куски. Боясь напасть на Кандиду, они таким образом решили надругаться над ней.
На стене кто-то штыком нацарапал: «Шлюха».
То, что это были не немцы, а итальянцы, больше всего оскорбило Кандиду. За что? Что она им сделала? Кандида продолжала стоять среди погрома, ощущая, будто у нее со спины снимают кожу. В этой комнате ей уже никогда не провести ни одного мирного спокойного вечера, как это было прежде.
Винченцо и Тео вернулись, когда две женщины пытались прибраться. Отец побледнел, и с его уст начали срываться проклятия и ругательства.
– Кто это был?
– Гвистерини со своими людьми.
– Дерьмо. Надеюсь, они ничего не сделали с вами?
– Нет.
– Хорошо. Я сам разберусь с этим ублюдком.
– Не трогай их, Винченцо, – запротестовала Роза. – Что сделано, то сделано.
Тео тем временем вошел в комнату Кандиды. Он стоял рядом с сестрой и осматривал результаты погрома. Тео ничего не сказал, но рука его крепко сжала руку сестры:
– Это пустяки. Главное – они не тронули тебя.
– Но у меня не осталось никакой одежды.
– Все равно не сдавайся, Кандида. Скоро им конец.
Слово, нацарапанное на стене, ранило в самое сердце.
– Но я действительно встречалась с англичанином, – сказала Кандида, пытаясь не смотреть на брата.
– Знаю.
– Он – мой любовник.
– Я знаю это.
– И папа знает? И мама тоже?
– Не думаю.
– Что мне делать, Тео?
Брат замолчал на какое-то время, а затем сказал:
– Будь осторожна, Кандида, ради Бога, будь осторожна.
Она вдруг задрожала, и в горле застрял комок. Кандида спрятала лицо на груди у брата, как в детстве, когда ее что-то очень сильно огорчало и обижало.
– Кто же все-таки предал нас? – прошептала наконец девушка.
– Может быть, и никто. А может быть, и один из партизан. Чужая душа – потемки, сестричка. Ты же знаешь, люди пойдут на многое, чтобы получить две тысячи лир.
Кандида почувствовала тяжесть на сердце. Получалось, она рисковала жизнью всей семьи, и каждый день ситуация становилась все опаснее и опаснее. Люди, подобные Гвистерини, используют в корыстных целях хаос войны и неразбериху.
Если Гвистерини со своими бандитами схватит Дэвида, то весь роман завершится кровью. Но о Джозефе, кажется, они ничего не подозревали. Стоило фашистам узнать о том, что Кандида ухаживала за раненым партизаном, они сожгли бы дотла весь дом.
Тео отпустил руку сестры и начал собирать разбросанную по полу разорванную одежду.
– Я соберу лохмотья и сожгу их.
– Спасибо, Тео.
Брат знал, что Кандида не притронется к разорванным тряпкам.
Дэвид молча слушал рассказ Кандиды. Сигарета почти догорела у него в руках. Девушка рассказала обо всем, даже о попытке изнасилования и об угрозе Гвистерини разыскать и оскопить Дэвида.
– Здесь уже небезопасно, – закончила она упавшим голосом. – Фашисты могут вернуться в любую минуту, и чем хуже складываются для них военные действия, тем злее они становятся.
Дэвид отшвырнул окурок в сторону, где сидела одна из кошек, повернулся к Кандиде и холодно заявил:
– Это только твоя ошибка.
– Что ты имеешь в виду? – произнесла девушка, чувствуя, как мурашки поползли по спине.
– Только ты держала меня здесь.
– Но я никогда не упрашивала тебя остаться.
Дэвид, казалось, ничего не слышал.
– Я не настолько эгоистична, чтобы рисковать твоей жизнью. Мне казалось, ты остаешься только из-за того, что сам не хочешь уходить в горы или совершать рискованный переход в Швейцарию. Обо мне не было и речи.
– Но это так. И вот к чему все привело.
Кандида даже не нашлась что ответить. Она чувствовала себя ужасно. После продолжительного молчания Дэвид вновь закурил. Кандида взяла его за руку.
– Когда погода улучшится, ты сразу же можешь уйти в горы и присоединиться к другим партизанам.
– Может быть, может быть, – согласился англичанин. Он уже давно прекратил даже упоминать имена других партизан и не говорил о возможности присоединения к какому-то отряду, но Кандида знала, что эта мысль не дает покоя ее возлюбленному.
– Если хочешь, я попытаюсь связаться с Паоло. Он поможет тебе перебраться в какое-нибудь безопасное место.
– Паоло – мелкий воришка. Может быть, мне удастся добраться до Рима и там дождаться прихода английской армии.
– Это очень опасно, Дэвид.
– Я могу сойти за сезонного иностранного рабочего.
– Нет. Ты никогда этим не занимался.
– А ты между тем будешь заботиться о Джозефе и, глядишь, вскоре поставишь его на ноги.
– Джозефу сейчас не лучше, чем тебе, Дэвид. Он живет в лесу, словно отшельник, и ему одиноко сейчас так, как никому на свете.
Дэвид вновь отбросил недокуренную сигарету и заключил:
– Нет, я все-таки совершил ошибку.
– А почему бы тебе не присоединиться сейчас к Джозефу, – вдруг предложила Кандида. – Вдвоем вам повезет и вы доберетесь до Швейцарии.
– Нет, – коротко отрезал Дэвид.
– Почему? Ведь он же твой друг.
– Никогда им не был.
– Но вы воевали вместе.
– Из этого нельзя делать вывод, будто он стал моим другом. Джозеф никогда не любил меня, а я его. Он всегда командовал и всегда подчинял себе всех.
Дэвид вновь выбросил окурок, и на этот раз кошке, которая успела приготовиться, удалось схватить его лапками.
– Джозеф – высокомерный американский еврей.
– Еврей?
– Господи. Я думал, что ты сразу же обо всем догадалась.
– Да, да… Я заметила что-то.
– Что?
– Так, ничего.
– Ты заметила, что он обрезан, – догадался вдруг Дэвид, и глаза его сузились. – Ах ты, маленькая проститутка. А я и не догадывался, что ты уже спала с ним.
– Мне приходилось мыть его, когда он был больным и беспомощным. – Лицо Кандиды покрылось краской. – Мне казалось, что он вот-вот должен умереть. Уверяю тебя, на это я даже не обратила тогда особого внимания.
– Лжешь. Ты слишком хороша, чтобы тебе верить.
– Но это правда.
– Тогда почему ты догадалась, что он обрезан?
– Просто все выглядело по-другому. Но я никогда не догадывалась, что он именно еврей.
– А ты считала – у них должны быть рога и хвост? Его семья была необычайно богата. Они банкиры. Но сейчас он оказался в большем дерьме, чем я. Было бы прекрасно, если бы нацистам удалось схватить нашего Джозефа. Ты ведь знаешь, как Гитлер любит евреев. Вот почему Джозеф и ушел в партизаны, когда нас выпустили на нолю.