Рамон опустил ружье и теперь, открыв рот, смотрел то на старика, то на его сына. Анна чувствовала, что ее легкие сжигает огонь, ее дыхание становилось все более прерывистым. Она открыла рот, чтобы обратиться к Филиппу, но так и не смогла издать ни звука. Филипп инстинктивно двинулся к ней, но Каплан резко выкрикнул:
– Нет!
Рамон вновь поднял ружье. Филипп застыл на месте.
– Трудности с дыханием, – пояснил Каплан. – Типичный синдром действия яда. Внучке Красновского не долго осталось.
– Ты не можешь дать ей умереть! – крикнул Филипп.
– Почему нет?
– У тебя есть противоядие. Ты можешь спасти ее!
– Но она же еврейка.
– Я люблю ее. И я твой сын.
– Мой сын? Все эти годы я ничего не знал о тебе. И наконец ты явился, чтобы обвинять меня. Ты обманут еврейской пропагандой. А твои глаза закрыты для правды.
– Правды?
– Да. Правды национал-социализма.
– Но в этом нет никакой правды, – возразил Филипп. – Я изучал документы в течение двадцати лет, пытаясь понять хоть что-нибудь. И увидел только одно – зло!
– Не важно. Вообще, что ты для меня значишь? – сказал старик.
– Ничего. Как, впрочем, и ты для меня, – ответил ему сын.
– Убей его, Рамон, – прошипел фон Ена.
Анна увидела, как Филипп сунул руку за спину и быстро вынул оттуда огромный тяжелый черный револьвер. Раздался выстрел, он отозвался громом в помутившемся сознании Анны.
У Рамона появилось удивленное выражение на широком скуластом лице. Он осел на землю, и ружье выскользнуло у него из рук, а на халате выступило кровавое пятно. Индеец непонимающе смотрел на грудь. И вдруг кровь хлынула у него изо рта, и здоровяк повалился на бок.
Фон. Ена издал душераздирающий вопль, подобный клекоту орла. Он схватил Анну за волосы и прижал острое лезвие ножа прямо к горлу, глядя на Филиппа волчьим взглядом.
– Я убью ее! – заорал старик.
– Нет. – Филипп опустил револьвер.
– Зачем ты пришел? Зачем?
– Не причиняй ей зла.
– Отвечай!
– Я пришел, потому что должен был прийти.
– Но зачем? Чтобы убить меня? – орал старик.
– Опусти нож. Она значит для меня больше жизни. Не причиняй ей зла.
– Ты отдал свою жизнь еврейке?
– Опусти нож.
С неожиданной силой фон Ена толкнул Анну по направлению к трупу Рамона. Нож он по-прежнему держал у горла своей жертвы:
– Тебе не следовало здесь появляться. Это была серьезная ошибка.
– Стой! – крикнул Филипп в отчаянии.
– Ты пришел убить меня ради еврейки. Теперь ты заплатишь за все.
– Стой!
Неожиданно фон Ена освободил Анну и кинулся к ружью, выпавшему из рук Рамона.
– Ублюдок! – крикнул старик по-немецки.
Он успел схватить ружье и выстрелить. Огонь вылетел из отверстия ствола, и раздался страшный грохот. Анна видела, как разорвало ткань рубашки на груди Филиппа и как его отбросило назад. Теперь он стоял на колене с поникшей головой. Темные пятна крови проступили у него на груди.
Фон Ена стоял, направив ствол прямо на своего сына.
– Встать! – кричал он.
Филипп медленно поднял голову. Его глаза затуманились, а лицо стало безжизненно бледным. Он смотрел на фон Ену. Подняв револьвер, Филипп нажал спусковой крючок.
Тело старика вздрогнуло и упало, ружье ударилось о камень, и второй ствол также выстрелил. Эхо прокатилось по пустыне.
Филипп с трудом встал и выронил револьвер.
– Анна! – прокричал он в отчаянии. – Анна!
Он подбежал к старику и перевернул его на спину. Черные глаза немца смотрели теперь прямо на Филиппа.
– Противоядие? Где ты его прячешь? Где? – кричал Филипп.
Старик с трудом поднял руку, ухватил Филиппа за волосы и приблизил его лицо как можно ближе к своему. Некоторое время он еще смотрел на своего сына, словно пытаясь разглядеть какие-то знакомые черты. Затем рука ослабела и поползла по щеке Филиппа, оставляя кровавый след.
– Отец? Где это? – прошептал Филипп.
– В лаборатории. В желтой коробке, – тихо произнес фон Ена.
Голова старика упала в песок, а ноги начали биться в судорогах, исполняя последний танец смерти.
Анна лежала неподвижно. Она почти не дышала. Небо над головой было безупречно чистым и голубым. Анна ощущала мягкое, ласковое тепло солнечных лучей.
Она слышала, как Филипп пытается сломать дверь. Но все было кончено. Все пути странных и тяжелых судеб привели именно сюда. Паутину наконец удалось распутать, и правда оказалась удивительно простой и ясной. Некуда было идти, и не осталось ни одной тени, ни одной загадки.
Как не осталось ни единого вздоха в груди.
Анна почувствовала, что плачет, скорбя по матери, по Эвелин, Дэвиду Годболду, по самой себе, Филиппу Уэстуорду и, конечно, Джозефу Красновскому.
ЭПИЛОГ
ИНЫЕ ДАЛИ
1993
НОРТАМБЕРЛЕНД
– Да, – ответила Кейт. – Она сейчас хорошо себя чувствует. Обязательно передам. Спасибо.
Затем положила трубку на рычаг и вышла на террасу, где сидела Эвелин в кресле на колесиках, наслаждаясь полуденным солнцем. Эвелин взглянула на Кейт.
– Кто звонил?
– Издатель Анны в Майами.
Эвелин слабо улыбнулась в ответ, глядя на Филиппа и Анну, которые сидели внизу, держа друг друга за руки.
– Издатель еще надеется на возвращение Анны. Он ошибается. Этот молодой человек теперь не отпустит ее от себя.
– Не думаю, чтобы Маккензи был настолько наивен. Он просто хотел, чтобы я сообщила Анне о том хирурге с Гаити.
– О Левеке?
– Он завещал состояние клинике для больных детей в городе Петионвиль. Эта клиника будет названа в его честь именем Андре Левека.
– Думаешь, Анне это понравится?
– Маккензи рассчитывает, что эта новость поможет Анне снять с себя чувство вины.
– Думаю, она очень скоро избавится от этого чувства, не так ли? – Обе женщины понимающе посмотрели друг на друга, а потом еще раз взглянули на влюбленную пару.
«Как близко все мы подошли к краю пропасти», – неожиданно подумала Кейт.
Ее собственное тело еще не до конца ее слушалось. Кейт временами с трудом передвигалась или поднимала предметы, иногда подолгу не могла вспомнить нужное слово.
Несмотря на заверения Рама Синкха, память еще не полностью вернулась к Кейт. Она никак не могла вспомнить о тех событиях, которые произошли с ней после того, как она получила по почте дневник Кандиды и затем оказалась в госпитале. Но, может быть, это было и к лучшему.
Самое главное, что Кейт выжила, впрочем, слава Богу, что выжить удалось им всем, и каждому по-своему.
Эвелин продолжала схватку со своим врагом, с болезнью, борясь за каждый день. А лето, несмотря ни на что, было в самом разгаре, и Эвелин продолжала жить и собиралась держаться до последнего вздоха, пока у ее постели не появится молчаливый Проводник, который уведет ее в царство неведомого.