Он бросил салфетку на стол.
— Она наслаждается чужими мучениями.
Клавдия хохотала.
— Значит, ты проездил напрасно?
— Напрасно.
Он поспешно встал и вышел.
Лида почувствовала к нему симпатию. В нем была подкупающая искренность и беспомощность ребенка. Что может его связывать с Клавдией? Вряд ли он ее любит.
— Ушел читать письма, — сказала Клавдия. — Эта дура уже два месяца водит его за нос.
— Значит, ты ревнуешь к ней?
— Нет, милая, это не то. Неприятно, когда муж такой простофиля. Я начинаю сожалеть, что вышла за него замуж. Понимаешь, он — Сережка, и больше ничего. Каким был Сережкой, таким и остался. Это меня раздражает. Когда мы были гимназистками и гимназистами, это было ничего, но сейчас глупо.
— Скоро же ты в нем разочаровалась. А, по-моему, ты просто его ревнуешь.
— Какой вздор! Мне ревновать Сережку?
— Конечно! — крикнул Сергей Павлович с порога, входя. — Она меня всегда ревновала и ревнует.
— Это естественно, — сказала Лида строго.
— А пожалуй.
Сергей Павлович посмотрел на Клавдию с таким видом, точно услышал откровение.
— Вы правы. По-моему, женщина не может не ревновать.
— И мужчина тоже, — сказала Лида.
— Мужчина? Вздор. Мужчина может.
— Хотя мужчины, конечно, бывают разные, — вставила Клавдия. — Бывают такие мужчины, которые могут исключительно иметь дело с женщинами-проститутками. Таким было бы смешно ревновать.
— Я прошу тебя не делать гадких намеков на Бланш. Вы знаете, — отвернулся он к Лиде, — цирк это, если хотите, лучшая школа целомудрия. Вы не найдете мне другой профессии, где бы люди были более нравственны. Да, да, вы не знаете цирка.
Клавдия хохотала, но в ее смехе было что-то нездоровое.
— Вот что, я уйду пока, — сказала она, — а он тебе расскажет о нравственности цирковых наездниц.
Бледная, с искаженным лицом она вышла из столовой.
— Вы видели?
Сергей Павлович вскочил и стал бегать по столовой.
— Это не женщина, а черт знает, что такое! Что она со мной делает! Что она со мной делает!
Он хватался руками за коротко остриженную голову.
— Вы понимаете ее, Лидия Петровна? У нее просто дурной характер. Ей нравится издеваться над всеми. Она еще девушкой, я помню, была такой. А может быть, она все только лжет.
Он повернулся к Лидии.
— Вы говорите: она ревнует?
Он захохотал.
— Вот здорово! Знаете, мне иногда все-таки это приходило в голову.
— Простите, это наивно, — сказала Лидия. — Это же совершенно очевидно, что она вас ревнует.
Он растерянно выставил перед собою руки.
— Но тогда, согласитесь, что же мне делать? Ведь я же люблю ту, другую, в Одессе или Чебоксарах. Черт!
Он стукнул кулаком по столу.
— Тогда разойдитесь с Клавдией.
Он ничего не ответил и, оглянувшись, вытащил из бокового кармана фиолетового цвета конверт.
— Вот прочтите, — сказал он шепотом, — что это может значить? Вы — женщина. И почему лиловый цвет. Ведь это цвет отставки: «поди ты к черту!» Прочтите, прочтите, пожалуйста, я вас прошу, — прибавил он нетерпеливо.
Лида развернула письмо и прочитала:
«Новый ангажемент изменила, плачу штраф, временно уезжаю с Глазовским. Неужели непонятно? Если хотите меня видеть, пишите: «Тамбов, до востребования.» не получая письма… Помните нарциссы?
Всегда Бланш».
— Это ее имя. Вы понимаете хотя что-нибудь в этой чепухе?
Он стоял бледный, с устремленными на нее, страдающими, слишком красивыми глазами.
— Я ничего не поняла, — сказала Лида. — Впрочем, мне кажется, что она недовольна какими-то вашими нерешительными действиями.
— Вы думаете?
Он жадно прислушивался, не скажет ли она еще чего-нибудь больше. Но Лиде уже было противно оставаться с ним наедине. Сквозь жалость, которую в ней вызывала его беспомощность и детская откровенность, у нее начинало проскальзывать чувство брезгливости и даже внезапной ненависти к этому чувственному самцу, запутавшемуся в своих любовных делах.
Он опять забегал по комнате.
Она встала.
— А не думаете вы, — начал он опять, приближаясь к ней с таинственным видом, — что это… как бы вам сказать… желание меня интриговать? «Уезжаю с Глазовским». Этот Глазовский — морда, хам… бывший «коверный» клоун. Он имеет ангажемент в Чебоксары. Ведь это же сущий вздор, чтобы она могла… Наконец, ведь, Глазовский женат.
— Но ведь и вы женаты, — враждебно сказала Лида.
— Позвольте, вы кажется раздражаетесь?