Адриус глубоко вдохнул, позволяя словам дойти до сознания. Но что, если Исме на самом деле хотела увидеть того Адриуса, которого помнила? Маленького мальчика, который плакал, когда сестра его била, садился к ней на колени, прося угощений, сказок и обнимашек? Того Адриуса, который существовал только в её воспоминаниях, но не того, кем он стал сейчас.
— Мы можем не заходить, — мягко сказала Марлоу. — Вернёмся в другой раз.
Но Адриус покачал головой. Если он струсит сейчас, то, возможно, никогда больше не наберётся храбрости.
— Хорошо, — сказала Марлоу и толкнула дверь.
Изнутри не раздалось ни звука. Марлоу просунула голову в прихожую:
— Здравствуйте? Исме? — позвала она. Адриус остался стоять в дверях, пока Марлоу осторожно продвигалась вперёд.
И тогда он увидел её — через арку, ведущую в гостиную. Его мать.
На ней был халат тёмно-фиолетового цвета. Тёмные волосы, теперь с серебристыми прядями, были заплетены в косу, перекинутую через хрупкое плечо.
В руке она сжимала подсвечник — словно оружие.
— Я не хочу вам навредить, — тихо сказала Марлоу.
Пальцы Исме крепче обхватили подсвечник.
— Привет, мам, — мягко произнёс Адриус.
Подсвечник с грохотом упал на пол. Мать кинулась к нему. Адриус успел поймать её.
Она обрушилась в его объятия, рыдая так, что содрогалось всё её тело. Рыдающий, надрывный плач, который Адриус почувствовал до самых костей.
— Адриус… — всхлипывала она снова и снова. — Мой мальчик. Мой сын. — Она отпрянула, костлявыми руками обхватила его лицо. — Это правда ты. Боги мои.
И тогда на него обрушилась волна такой пронзительной, бездонной скорби, что он, возможно, рухнул бы на пол, если бы не продолжал держать мать.
Казалось, эта боль и печаль так долго были заперты внутри него, так глубоко зарыты, что он почти убедил себя, будто не чувствует их вовсе. Но сейчас, глядя в глаза своей матери — впервые за более чем десять лет — они хлынули на него, как бесконтрольный поток.
— Да, — сказал Адриус, голос его дрожал от сдерживаемых слёз. — Это правда я.
— Ты совсем взрослый… — Она снова зарыдала, слёзы струились по её щекам.
И её слёзы заставили его собственные упасть свободно, без удержу.
— Прости, — всхлипывал Адриус. — Прости меня.
Его мать отстранилась, обхватила лицо ладонями. Адриус зажмурился — от нежности её прикосновения, от боли, что читалась в её взгляде.
— Прости? — переспросила она с тихим изумлением. — За что ты просишь прощения? Ни в чём из этого нет твоей вины.
Горячие слёзы стекали по щекам Адриуса.
— Я… я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я не… — голос сорвался. — Я…
— Ты мой сын, — произнесла она с такой силой, словно пыталась вытеснить из него сомнения. — И этого достаточно. Это единственное, что имеет значение. Ты мой сын, и я люблю тебя. Очень.
Адриус покачал головой:
— Ты не знаешь, что я сделал. Во что я превратился.
Она провела пальцами по его щеке — и от этого прикосновения Адриус почувствовал, как внутри всё рушится.
— Может быть, я больше и не знаю тебя, Адриус. Но я знаю твоё сердце. Я знаю, что ты хороший.
Она прижалась губами к его лбу. Адриус вцепился в неё и заплакал.
Казалось, он голодал по этой любви всю свою жизнь. Говорил себе, что ему не нужно, не важно, что он этого не достоин. Что согласится на крохи — на злость Амары, презрение отца. На фальшивые отношения с девушкой, которую не сможет по-настоящему любить. На обломки и осколки, из которых можно склеить хоть какую-то иллюзию любви.
Но сейчас, рыдая в объятиях матери, он понял: что бы он ни пытался построить вместо этого — настоящая любовь всегда найдёт способ это разрушить.
И он снова останется среди руин.
Глава 27
Адриус и его мать были так поглощены своей встречей, что даже не заметили, как Марлоу бесшумно вышла из дома. Она тихо прикрыла за собой дверь и почти вслепую направилась по тропинке к пристани, а в глазах у неё начали собираться слёзы.
Она искренне радовалась за Адриуса — спустя столько лет он, наконец, увидел свою мать. Но при этом внутри неё что-то надломилось. Ведь она точно знала, как отчаянно Исме мечтала увидеть своих детей за все эти годы заточения. Это, как Марлоу и сказала, было её единственной просьбой.
А потом мысли невольно вернулись к её собственной матери. Та, возможно, сейчас находилась где-то за полмира отсюда. Скучала ли она вообще по дочери?
И даже если скучала, даже если вспоминала о Марлоу так же часто, как Марлоу — о ней, она всё равно выбрала — уйти.