Я много раз говорила себе в пути, что нужно потерпеть ещё немного. Мы вернёмся домой, заживём как раньше.
Кошмар закончится.
Кошмар закончится.
Эти слова я повторяла как мантру, заучивая, убеждая себя, искренне веря, что так и будет.
Кошмар…
Нет.
Ничего не закончится.
Вот что я поняла, когда Калеб ушёл: кошмар только начался. У меня даже не было никакой надежды на то, что разрывающее разочарование уйдёт и станет лучше. Мне было не к кому пойти: Зои нужно было вычеркнуть из жизни.
А вот Джей… На секунду мелькнула мысль связаться с ним, но меня всё ещё беспокоило его состояние у Корделии. Ему было не до меня. Ему бы с собой разобраться, а тут ещё я с какими-то девчачьими проблемами. Напрягать Джея прямо сейчас своими бедами — значит, спугнуть его, оттолкнуть.
Я будто бы вернулась на несколько лет назад, когда Джей якобы передал Зои, что я ничтожество. Когда я чувствовала себя никем. Когда мне было тоскливо и одиноко. Когда я плакала утром, плакала днём, плакала ночью, плакала в любую секунду, когда меня не видели родители и знакомые. Только Зои слышала мои слёзы и постоянно говорила, что не надо так расстраиваться из-за глупого загордившегося мальчишки. Фальшивка.
Воспоминания пробежали перед глазами. Я проглотила слёзы и всхлипы. Я не знала, к кому идти за советом. Знала лишь, что не хочу больше возвращаться к тому состоянию.
Взгляд упал на тумбочку. Лампа с плиссированным абажуром, какие-то книги, маленькое зеркало, пустой стакан, флакон из-под зелья и брошенная впопыхах сумка. Раскрытая. Изнутри выглядывал, маня к себе, белый уголочек конверта. Я успела про него забыть — прошло достаточно времени с того момента, как я ушла от Корделии. То, что происходило там, в подвале, казалось шуткой, галлюцинацией. Корделия говорила невероятные вещи, да и я чувствовала себя… необычно.
Я приподнялась на локте и, медленно потянувшись, достала из сумки конверт, а затем разорвала его край и вынула несколько сложенных вчетверо листов бумаги, на которых теснились ряды размашистых букв. Это вправду был почерк Виктории.
«Здравствуй, Миранда!
Наверное, странно, что я так здороваюсь — получилось почти официально. Я в последнее время много думаю о жизни и о тебе тоже. Мы никогда не были близки, но сейчас я чувствую себя так, будто мы были самими близкими друзьями. Может, если бы мы вправду дружили, то ничего и не произошло. Извини меня за всё.
Первая записка была частью плана, приманкой, а эту пишу от чистого сердца. Я должна попрощаться. Хотя бы с тобой. Дома-то я никому не сказала: с мамой мы опять поссорились.
Но это не просто прощание. Пора рассказать тебе правду…»
То, что я узнала дальше, уничтожило меня.
========== Путь к мечте (письмо Виктории) ==========
Дома становилось всё невыносимее с каждым днём. Пока лето набирало силу, разгораясь жарой, Виктория понимала, что больше так не может. Происходящее во дворце походило на безумие.
Виктория со всех ног влетела в столовую, предвкушая «доброе утро». Обычно в обществе она чувствовала себя львицей, рыскающей в поисках жертвы: хищные взгляды, оскал, чуть что — рычание, нападение на противника из засады. Однако дома эта львица теряла стать и становилась обыкновенной дряхлой кошкой с улицы. Виктория ощущала себя уязвимой, стоило только ей оказаться напротив матери. Хотя та давно не была ею (или вообще никогда?): Виктория воспринимала мать никак иначе, как королеву Кассандру.
Столовую, оформленную в розовых тонах и уставленную белыми мраморными вазами с витиеватыми синими узорами, озаряло, выглядывая из-за тяжёлых белых штор, солнце. Едва Виктория зашла, на неё бросился, скрутив руки, запах лилий, а с портретов, висевших на противоположной стене над пианино, уставились папа, мама (жуткое слово) и младшая сестра Диана. Виктория перевела взгляд — эти же люди безотрывно взирали на неё, сидя за накрытым столом. К еде они ещё не притрагивались.
Виктория могла бы поморщиться от ненавистного запаха — судьба посмеялась над ней, когда позволила родиться в королевстве Лилий, — или же усмехнуться тому, насколько лица с портретов не отличались от настоящих лиц (донельзя серьёзные и важные, только черты Дианы светились простотой и добросердечием), но удержалась. Она проскользнула к столу и учтиво кивнула, пожелав всем доброго утра.
— Ты опять опоздала, — недовольно вздохнула Кассандра.
— Да, я знаю, — опустила глаза Виктория. — Вы могли начать без меня.
У стола засновали служанки и официанты. Захлюпал чай в чашках, забренчали кубики сахара, захрустели круассаны, блестящие от масла.
Кассандра сухо поблагодарила девушку, расставившую на столе пиалы с вареньем — клубничным, малиновым, абрикосовым, розовым, и смерила Викторию взглядом. Снова вздохнула. Ещё более недовольно, удручённо.
— У меня такое ощущение, что ты даже не расчесалась. Ты хотя бы умылась?
— Конечно, — сказала Виктория чинно. Она каждую секунду думала о прямой спине и о локтях, так и норовивших оказаться на столе. — Конечно, ваше величество.
— Что, ещё раз?
Ирония не была фишкой Кассандры.
— Конечно… мама.
— Мы хотели поговорить с тобой.
Виктория знала, что такое «мы»: это значило, что Кассандра будет рвать и метать, отец — смотреть лениво и устало, переводя глаза то на Викторию, то на жену, и поддакивать, а всегда идеальная Диана — сидеть, кивать, терпеливо улыбаться и пить чай под шум.
Более того, Виктория предполагала, о чём пойдёт разговор. Она ждала этой темы с готовностью, настроением а-ля «Ну же, удивите меня!»
— Я слушаю внимательно, мама. — Это слово причиняло невероятную боль.
— Я очень тобой недовольна, Виктория. Ты часто стала пропускать этикет и уроки речи. На танцы ты ходишь вполне исправно, хотя наставница говорит, что ты не блещешь грацией. Она также сказала, что ты нагрубила однокласснице, причём не единожды. Для меня странно видеть такую возмутительную незаинтересованность в собственной личности и судьбе. Осталось несколько месяцев до коронации, а ты совсем отбилась от рук. Нам с отцом (на этих словах отец кивнул) это не нравится.
Виктория приоткрыла рот и тут же его закрыла. По идее, в этот момент пора было начинать оправдываться. Но что она могла сказать Кассандре? Виктория и без того всё знала — и ещё бы она не знала: ей бесконечно надоела закомплексованная наставница по этикету, напичканная стандартными фразочками о женственности, и пафосный наставник по речи, которому было интересно не столько умение Виктории говорить, воздействуя на окружающих, сколько собственные голосовые данные. Про остальное и вспоминать нечего: наставница по танцам вообще никогда не обходилась без придирок и воспоминаний о славных временах, когда она танцевала в каком-то там королевстве, в каком-то там театре с каким-то там смазливым мальчиком, а одноклассница Мэри… Мэри — просто глупая размалёванная девица, которая ожидаемо попала под горячую руку со своими улыбочками и неуместными шуточками. И где тут Виктория провинилась?
— Ну и что ты на меня смотришь? — разочарованно вздохнув, спросила Кассандра.
— Извините, — сказала Виктория, пожав плечами.
— Я другого и не ожидала. У тебя в одно ухо влетело — в другое вылетело. Надеюсь, ты всё же подумаешь над тем, что я говорю.
Виктория была готова выдохнуть с облегчением. Она ожидала другой темы. Ожидания оправдались.
— К тому же, ты никак не можешь выбрать себе жениха, хотя с ним пора бы познакомиться, — продолжила Кассандра.
Как по волшебству, повисла тишина. Все отложили вилки и ложки и воззрились на Викторию. Та лишь не без иронии улыбнулась. Как же банально.
— Исаак, принц Апельсинового королевства, тебе не нравится.
— Ненавижу апельсины.
— Наследник Снежного королевства тоже.
— Ненавижу холод.
— Принц Карамельного королевства…
— Ненавижу батончики в карамельной глазури.