Зачем она здесь? В чем смысл? И где Врата памяти?
— Куда мы?
— На пикник.
Если Фани думала, что граф Пуатье отвезет в миленькое местечко и под пение жаворонков угостит завтраком. Ибо в животе ощутимо урчало, то глубоко ошибалась. Ее сдали из рук в руки плотному, высокому воину. Пошептавшись пару минут, Филипп исчез в направлении Собора. Похоже он не оставил идею полюбоваться на казнь. Сомнительное удовольствие, но дело вкуса.
Фани препроводили в знакомые носилки, задернули шторки и куда-то повезли. Под аккомпанемент цоканья копыт в душу закралось легкое беспокойство. Может, ее так изящно отправили в тюрьму? Прямо в объятия железной девы. Нет, этот вид пыток придумали много позже в Германии. В любом случае оказаться в застенках не жаждет. Девушка осторожно откинула полог и выглянула. Какое все знакомое и не знакомое одновременно. Мимо величаво проплывал… Университет? Нет, богословский колледж.
На перекрестке о чем-то оживленно дискутировала группа школяров. Один из них что-то бойко цитировал на латыни, второй отмахивался и потрясал потрепанным фолиантом. От третьего поступило предложение выпить и закусить в ближайшем трактире. В качестве аргумента продемонстрировал тугой кошелек. Полемисты живо объединились и бодрой ватагой бросились переходить улочку, застопорив движение. На грубые выкрики возницы, отвечали похабными шутками и даже ловко запустили огрызком яблока. Взбешенный воин, потрясая пудовыми кулаками, бросился вдогонку.
Воспользовавшись сумятицей, Фани стекла на мостовую, бочком обошла носилки и метнулась в обратную сторону. Очень вовремя попалась телега с корзинами овощей. Подобрав юбки едва не до середины бедра, пробралась под ней к ближайшему проулку и бросилась бежать. Сворачивала, петляла, иглой просачивалась сквозь паутину улиц, пока не перехватило дыхание.
Где это она? Повертела головой. Домики с лавочками по правую сторону, домики с лавочками — по левую сторону. Закрытые дворики и любопытные зеваки.
Каким образом горожане ориентируются в путаной географии города? Названия улиц нигде не указывались, нет табличек с номером. Вопросы «где, что и как» встретили с подозрениями. Пришлось ретироваться несолоно хлебавши.
С трудом перевела дыхание и утерла со лба пот. Жесткий корсет больно стискивал грудь и ребра; многочисленные одежды повисли на хрупких плечах многотонной массой. Прижимая руку к отчаянно стучащему сердцу, побрела вниз по улочке. Показались виноградники. А вот и рынок. В уши вонзились крики зазывал, визгливо торгующиеся покупатели, лай собак и ржание лошадей.
Лавочники и негоцианты тянули на спинах огромные тюки или везли товар на телегах; спешили по делам мелкие конторские служащие, а почтенные каноники в сопровождении слуг приценивались к зелени и овощам.
На общую сутолоку важно взирал хозяин ювелирной мастерской.
Показались зерновые и мучные ряды; лавки, где торгуют птицей; молочный ряд и живодерня. Под навесом продавали сено, а рядом — овес. Текстильщики, кожевенники. На боковых улочках расположились бакалейщики, аптекари, шорники; рядом с церковью Сен-Жерве не поднимая головы, трудились писари. Скучающий стражник одернул бродячего жонглера. Тот вместо положенной пошлины, притянул за веревку худую мартышку и стал показывать незамысловатый номер. Подтянулись зрители. Животное трогательно протянуло лапку. Взрыв хохота и звон медных монеток по мостовой.
Следующую часть пути пришлось при всей тщедушности пройти едва не боком. Дерюга, холсты и другие ткани загромождали улицу. Покупатели страшно ругались, суконщики отказывались убрать навес, поскольку он защищал ткани от солнца, пыли и дождя. Мясник с противоположной улицы азартно поддакивал, пока не выбросил на мостовую потроха животных. Зловоние живо распространилось по всей улице. Люди во главе с суконщиком, ополчились на него и бросились в драку. Заткнув руками нос и рот, Фани поспешила покинуть мизансцену.
Осознала себя на лавочке под стеной виноградника. На широком зеленом листке вальяжно отдыхала рогатая улитка. Чистое небо, теплый ветерок. Воздух дышать – не надышаться!
Девушка поморщилась. В горле першило. Отчаянно хотелось пить. Напротив прикладывался к бутылке неопрятный товарищ в потрясающе грязных лохмотьях. Жажда стала на порядок мучительнее.