Запекшаяся кровь на руках и ногах наводила на мысль, что человека недавно истязали.
Старуха, пожевав губу, что-то прошамкала. Несчастный не сразу понял вопрос. К счастью его не торопили. Фани встревожено поглядывала на Аттилу, тщетно пытаясь понять, во что влипла на сей раз. Мужчина зловеще щурил глаза, но ничего не предпринимал.
— Признаешь свою вину?
В разговор старухи и несчастного страдальца вмешался тощий мужчина неопределенно возраста. Фани с ужасом отметила, что на одной руке у него не хватает двух пальцев. Судорожный всхлип.
— Я поведал все как на духу. Решайте сами, помнить обо мне, как о несчастном мученике или же вычеркнуть имя из хроник, как нечестивца и клятвопреступника. Братья, сия реликвия в нашей семье переходила из поколения в поколение, Льен давнишние хранители. А ваша жажда омыть артефакт кровью, приведет к войнам, мору и несчастьям!
— Не смей призывать проклятия! Ты лежишь на древнем алтаре друидов! Слова могут впитаться в магический рисунок лабиринта и изменить историю!
— Это было бы справедливо.
На тоскливое заявление люди отреагировали слишком уж агрессивно. Фани подалась вперед, но ее перехватили сильные руки.
— Не жилец он уже. В древние времена с таких спрашивали иначе.
На невысказанный вопрос, Аттила будничным тоном разъяснил:
— Ворам вспаривали живот и душили на еще дымящихся кишках.
— Он же хранитель!
— Брешет, как собака. Только внутренний круг укрывает реликты. Этот голодранец обычный вор. А собаке — собачья смерть.
Девушка покачнулась. Богатая фантазия подкинула яркую картину жесткой мести. Атилла приложил палец к губам. Фани и не пыталась высказаться. Бесконечные перемещения, поиски активного артефакта и тоска по дому иссушали душу. Хотелось забиться в уголочек и как в детстве тихонько заплакать.
Хватка на плече стала болезненной.
Окружавшие мужчину люди зашептались, старуха согласно опустила голову и шагнула вперед. Пошамкав беззубым ртом, вынесла приговор:
— В древней саге говориться: в одну деревню пришел демон в человеческом обличии. Вместо одежды цветные лохмотья, складки капюшона скрывали голый череп. Нес он в руках кровавый жезл и косил чужие жизни направо и налево. Вступили в битву с нечистым двенадцать великих магов. Нелегко им было, но вырвали из рук страшное оружие. С тех времен Семья берегла артефакт как зеницу ока. Пока ловкий вор не покусился на святыню. Это и был твой дальний предок. Великие не оставляли надежду вернуть артефакт в укрытие, найти вора и покарать!
— Только друиды никогда не входили в число Великих семей. — Не удержался от ехидства Аттила.
«Как вы мне все надоели» тоскливо подумала Фани.
— Да будет так. — Поддакнули остальные.
Пленник вздрогнул, чело покрылось бисеринками пота, но покорно прикрыл веки.
Рот Фани, которая вознамерилась возмущенно заорать, жестко закрыли грязноватой рукой, остро пахнущей мускусом и потом. Девушка не хотела сдаваться. Извивалась, пиналась, кусалась или пыталась кусаться. Воздух вокруг нее заискрил и тело сковало. Магия земли заключила строптивицу в надежный непробиваемый кокон. Дышать приходилось короткими поверхностными вздохами, так сильно сжимали ее невидимые каменные кольца.
Тяжело опираясь на клюку, шаркая ногами, старуха подошла вплотную к приговоренному, достала из складок одежды небольшую серебряную шкатулку и протянула верзиле со страшным шрамом на пустой глазнице. Исполнитель помог жертве подняться с камня и накинул на сутулые плечи длинный плащ.
— Пить.
«Кривой» достал из темноты бурдюк.
— Тут молодое вино.
Страдалец жадно припал к горлышку. Закашлялся и стал снова пить большими глотками. Алые капли стекали по подбородку и груди. Никто его не торопил.
— Спасибо.
— Не дело измываться над обреченными. — Пожал плечами палач.
От почти угасающей лампады зажгли факелы. Сомкнув кольцо вокруг приговоренного, процессия один за другим направилась к выходу. Старуха затянула заунывную песнь на древнем языке франков, остальные охотно подхватили. Вскоре только далеко эхо напоминало о присутствии группы людей.