— Но! Пошла! — Зычный голос оглушил на одно ухо, а тряская рысь выбила дух. Фани казалось, что внутренности побывали в шейкере. Если б не стальные объятия, грохнулась бы на первой же кочке.
Рано или поздно всем мучениям приходит конец. Чувствуя знакомую конюшню, животное живее заработало копытами, радостному ржанию вторили животные из ближайших хозяйских построек.
Вообще-то Фани ожидала лицезреть лагерь похожий на тот, что видела во времена Александра Македонского. Гунны же кочевое племя? Видимо все же не настолько. Ни кибиток, ни телег, ни вольной воли. Вполне себе общинный строй. Около глиняных домиков-мазанок разбиты аккуратные огороды. Там буйствовала экологически чистая пища: бобы, горох, чечевица и репа. По периметру посеян лен, мак и конопля. Фани невольно фыркнула. В то время из конопли делали масло, крепкие веревки и плотную ткань.
Навстречу путникам выбежали босоногие чумазые дети, с любопытством хлопая глазами. Когда-то девушка читала, что гунны превосходят всех и всяк в жестокости и диких обычаях. Чего стоят, например, слухи о шрамировании лиц мальчиков, чтобы борода не росла; что фигуры у гуннов приземистые, а руки непропорционально длинные и живет племя как стая диких волков.
Путешественница с опаской оглянулась. Люди как люди. Старые, молодые, малые. Высокие и низкие, худые и толстые. Громкие голоса, смех. Вон женщина кормит грудью. Рядом старухи ощипывают диких уток.
Ну не «лучшие дома Парижа и Лондона», но и не твари подзаборные — конурой брезговали. Дикими растениями и сырым мясом не питались, вон какой запах идет от ближайшего очага. Не оседлые в полном смысле слова: о плуге и сохе понятия не имели. Вечные кочевники, но не цыгане. С детства привыкшие к холоду, голоду и жажде. Повсюду водят с собой стада, а семьи перевозят в повозках. Женщины ткут и шьют, нянчат и воспитывают детей. Одежда состоит из льняной туники и накидки из кожи зверей. На головах мужчин трофейный шлем или мохнатая шапка; дополняют одеяние гуннов — обмотки из козьей кожи. Такая обувь рассчитана не на долгие пешие переходы, а на дикий полет верхом на низкорослых мохнатых лошадках.
Спросите, откуда пришли, где родились? Они этого не знают. Счастливы ли они? Наверняка!
Аттила спешился. Посыпались приветствия, поклоны и дружеские похлопывания по плечу. Смех и улыбки. Этого человека здесь явно знали и любили. Лошадка покорно шла за своим хозяином, Фани безропотно ехала верхом. Сама себе казалась дивным трофеем.
Незаметно подошли к деревянному дому на окраине. На пороге их встретила премерзкая старуха в грязном тряпье. Запах убивал на подлете. Смесь давно не чищенной уборной и перекисшей капусты. Девушка заиндевела на пороге. Вдруг с ужасом подумала, что рядом с этими дикарями наверняка запаршивеет. Вот ужас-то! Тычок в спину вернул на грешную землю. Шаг вперед — как шаг в бездну. Узкий коридор с очагом посредине вел в две комнатки. В большей, судя по звукам, жили козы. Меньшая совмещала спальню, столовую и рабочее помещение. У дальней стены расположилась узкая соломенная подстилка. Сверху на нее неаккуратной горой наброшены шкуры. В доме тускло горела лучина, а под самым потолком узкая щель слабо пропускала солнечные лучи. Как видно местная вентиляция, ибо при запахах, идущих с хлева, до утра можно и не дожить.
Старуха что-то недовольно прошамкала и ткнула в руки Фани берестовую коробочку. Девушка растерянно оглянулась на Аттилу и машинально взяла, отвязала веревочку, что служила замком. Внутри грязные пузырьки с мутными снадобьями перемежались с пучками остро пахнущих трав. Гунн незаметно подкрался и заключил в медвежьи объятия, выбивая из легких остатки воздуха. Зубы звонко клацнули и девушка, схватившись за ушибленную часть лица, глухо застонала. Воин смущенно отступил и потер переносицу.
— Прости — совсем позабыл о твоих боевых ранах. Намажь лицо этим и вон тем. — Длинный палец указал на пузырьки в лукошке. — Боль к утру пройдет. Отдохни. Обещаю — пока не поправишься, руки распускать не буду.
И опровергая собственные обещания, стал покрывать шею быстрыми горячими поцелуями. Фани поморщилась, нахохлившись, как воробей под дожем.
— Не нравлюсь? — Нахмурился мужчина. Борода угрожающе встопорщилась.