- Понял, - отвечал Аггей Никитич, хотя в сущности весьма мало понял.
- В прикосновении, - воскликнул вслед за тем Вибель, - каждый вопрошающий и ответствующий протягивает правую руку так, чтобы большой палец был приподнят вверх, и, взяв потом друг друга за руки, крепко пожимают их для выражения братского соединения, сродства и верности.
Таковое прикосновение Herr Вибель тоже не преминул показать Аггею Никитичу на практике.
- Слово, - толковал он далее, - произносится таким образом, что вопрошающий шепчет ответствующему: А. и Е.
- Но что же это за слова такие? - невольно полюбопытствовал Аггей Никитич.
Вибель вполне объяснить это несколько затруднился.
- Полагаю, что первая буква обозначает Адонирама, а вторая - Иегову.
Аггей Никитич выразил кивком головы, что это им понято. Он действительно об Иегове и об Адонираме слыхал и читал.
- Ответствующий, - снова приступил Вибель к поучению, - немедленно при этом поднимает ладонь к лицу своему и потихоньку шикает, напоминая тем вопрошающему о молчании; потом оба брата лобызаются, три раза прикладывая щеку к щеке... - Записали все мои слова?
- Записал-с, - отвечал Аггей Никитич покорным голосом.
- Поэтому перейдем теперь к символам! - возгласил Вибель (важность в нем и самодовольство увеличивались с каждым словом его). - Символы наши суть: молоток, изображающий власть, каковую имеет убеждение над человеческим духом; угломер - символ справедливости, поэтому он же и символ нравственности, влекущий человека к деланию добра; наконец, циркуль - символ круга, образуемого человеческим обществом вообще и союзом франкмасонов в частности. Эти-то три возвышенные идеи - истинного, доброго и прекрасного составляют три основных столба, на которых покоится здание франкмасонского союза и которые, нося три масонских имени: имя мудрости, имя крепости и имя красоты, - служат, говоря языком ремесла, причалом образа действий вольного каменщика. "Мудрость, - говорят масоны, - руководит нашими поступками, крепость их основывает, а красота украшает". Иных тайн масоны не имеют никаких; но зато масонство само есть тайна, потому что его истинное и внутреннее значение может открыться только тому, кто живет в союзе масонском и совершенствуется постоянным участием в работах.
Аггею Никитичу, старательно писавшему под диктант Вибеля, становилось, наконец, невыносимо скучно и утомительно; но разговорившийся ритор не замечал того и потянул со стола довольно толстую писаную тетрадку, предполагая, по-видимому, из нее диктовать.
- Это - ритуал одной ложи, - сказал он, но в это время, к неописанной радости Аггея Никитича, послышался стук и миленький голосок пани Вибель:
- Прошен исьць пиць гербатен, мне без вас тенскно!*
______________
* Прошу идти пить чай, мне без вас скучно! (Прим. автора.).
- О, с этим чаем! - произнес с досадой Вибель; но, подумав, присовокупил: - А повиноваться надо!
Аггей Никитич ничего на это не сказал и в душе готов был обнять Вибеля за такую покорность того жене.
Старик между тем поднялся и, подумав немного, сказал:
- Этот ритуал вы возьмите домой! Переписан он, как вы видите, прекрасно; изучите его, и я вас проэкзаменую потом.
- Очень вам благодарен; непременно выучу! - подхватил Аггей Никитич.
За чаем, собственно, повторилось почти то же, что происходило и в предыдущий вечер. Пани Вибель кокетливо взглядывала на Аггея Никитича, который, в свою очередь, то потуплялся, то взмахивал на нее свои добрые черные глаза; а Вибель, первоначально медленно глотавший свой чай, вдруг потом, как бы вспомнив что-то такое, торопливо встал со стула и отнесся к Аггею Никитичу:
- Извините, мне еще нужно нечто обдумать для нашей завтрашней беседы; вы придете, да?
- Непременно! - ответил радостно Аггей Никитич.
- Gute Nacht!* - произнес в заключение Вибель и ушел.
______________
* Доброй ночи! (нем.).
- Можете вы мне сказать, о чем я вас спрашивала вчера? - проговорила тотчас же после его ухода пани Вибель.
- Могу, - протянул Аггей Никитич.
- Говорите! - приказала она ему, и лицо ее приняло такое плутоватое выражение, по которому смело можно было заключить, что она, кажется, сама догадалась, о чем беседовали Вибель и Аггей Никитич; но только последнего она хотела испытать, насколько он будет с ней откровенен.
Аггей Никитич несколько мгновений соображал.
- Муж ваш, - произнес он как бы несколько затрудненным голосом, масон.
- Да, - ответила ему пани, уставив взгляд свой на Аггея Никитича.
- И я тоже посвящаюсь в масонство, - объяснил он ей.
Пани Вибель заметно при этом вспыхнула.
- Для масонства собственно? - спросила она.
Тут уж Аггей Никитич покраснел.
- Отвечу вашим выражением: отчасти! - придумал он ответить.
- Моим выражением? - повторила пани. - Ах, я ужасно рада, что вы сделаетесь масоном; вы тогда будете самым близким другом моего мужа и станете часто бывать у нас!
- Буду часто бывать, как только вы позволите!
Пани на это ничего не отвечала и только как бы еще более смутилась; затем последовал разговор о том, будет ли Аггей Никитич в следующее воскресенье в собрании, на что он отвечал, что если пани Вибель будет, так и он будет; а она ему повторила, что если он будет, то и она будет. Словом, Аггей Никитич ушел домой, не находя пределов своему счастью: он почти не сомневался, что пани Вибель влюбилась в него!
IV
Могучая волна времени гнала дни за днями, а вместе изменяла и отношения между лицами, которых я представил вниманию читателя в предыдущих трех главах. Прежде всего надобно пояснить, что Аггей Никитич закончил следствие о Тулузове и представил его в уездный суд, о чем, передавая Миропе Дмитриевне, он сказал:
- Я очень рад, что развязался с этим проклятым делом!
Но Миропа Дмитриевна, кажется, была не рада этому: как женщина практически-сообразительная, она очень хорошо поняла, что Аггей Никитич потерял теперь всякое влияние на судьбу Тулузова, стало быть, она будет не столь нужна Рамзаеву, с которого Миропа Дмитриевна весьма аккуратно получала каждый месяц свой гонорар. Эта мысль до такой степени рассердила и обеспокоила ее, что она с гневом и насмешкой сказала своему вислоухому супругу:
- Как же ты так дорожил прежде этим делом, а теперь радуешься, что развязался с ним?
- Не век же им дорожить; я все, что мне следовало, исполнил.
- Ну, ты еще погоди, что тебе будет за это исполнение твое! продолжала с той же досадой Миропа Дмитриевна.