- Правда! - согласился и с этим доктор. - Но погоди, постой! воскликнул он, взяв себя на несколько мгновений за голову. - Егор Егорыч хотел сделать старшую сестру Сусанны, Людмилу, масонкой и думал жениться на ней, а теперь пусть женится на Сусанне!
- Что ты такое говоришь, какие несообразности! - сказала gnadige Frau с оттенком даже некоторой досады!.. - Людмилу он любил, а Сусанны, может быть, не любит!
- Не любит?.. Не любит, ты говоришь? А разве ты не видишь, как он на нее взглядывает? - произнес, лукаво подмигнув, Сверстов.
- Взглядывать он, конечно, взглядывает... - не отвергнула того и gnadige Frau.
- Значит, все и кончено! - воскликнул доктор, хлопнув при этом еще рюмку водки, к чему он всегда прибегал, когда его что-либо приятное или неприятное поражало, и gnadige Frau на этот раз не выразила в своих глазах неудовольствия, понимая так, что дело, о котором шла речь, стоило того, чтобы за успех его лишнее выпить!..
- Еще далеко не все кончено и едва только начато! - возразила gnadige Frau. - Теперь вот что мы должны делать: сначала ты выпытай у Егора Егорыча, потому что мне прямо с ним заговорить об этом никакого повода нет!
- Конечно, разумеется! - согласился доктор.
- Я же между тем буду постепенно приготовлять к тому Сусанну! добавила gnadige Frau.
- Optime!* - воскликнул доктор и хотел было идти лечь спать, но вошел, сверх всякого ожидания, Антип Ильич.
______________
* Прекрасно! (лат.).
- Вас Егор Егорыч просят к себе! - проговорил он своим кротким голосом.
- Зачем?.. Болен, что ли, Егор Егорыч? - спросил доктор, несколько встревоженный таким поздним приглашением.
- Нет-с, ничего, кажется!.. - отвечал Антип Ильич. - Там чей-то дворовый человек привез им письмо от ихнего знакомого.
Доктор пошел и застал Егора Егорыча сидящим в своем кресле и действительно с развернутым письмом в руках.
- Вот какого рода послание сейчас получил я! - проговорил Егор Егорыч и начал читать самое письмо:
"Многоуважаемый Егор Егорыч!
Беру смелость напомнить Вам об себе: я старый Ваш знакомый, Мартын Степаныч Пилецкий, и по воле божией очутился нежданно-негаданно в весьма недалеком от Вас соседстве - я гощу в усадьбе Ивана Петровича Артасьева и несколько дней тому назад столь сильно заболел, что едва имею силы начертать эти немногие строки, а между тем, по общим слухам, у Вас есть больница и при оной искусный и добрый врач. Не будет ли он столь милостив ко мне, чтобы посетить меня и уменьшить хоть несколько мои тяжкие страдания.
Принося извинение, что беспокою Вас, остаюсь Вашим, милостивый государь, покорнейшим слугою - Мартын Пилецкий".
- Так я сейчас и поеду; мне все равно спать - что в постели, что в тарантасе! - объяснил Сверстов.
- Поезжайте! - не стал его отговаривать Егор Егорыч, и едва только доктор ушел от него, он раскрыл лежавшую перед ним бумагу и стал писать на ней уже не объяснение масонское, не поучение какое-нибудь, а стихи, которые хотя и выходили у него отчасти придуманными, но все-таки не были лишены своего рода поэтического содержания. Он бряцал на своей лире:
Как в ясной лазури затихшего моря
Вся слава небес отражается,
Так в свете от страсти свободного духа
Нам вечное благо является.
Но глубь недвижимая в мощном просторе
Все та же, что в бурном волнении.
Дух ясен и светел в свободном покое,
Но тот же и в страстном хотении.
Свобода, неволя, покой и волненье
Проходят и снова являются,
А он все один, и в стихийном стремленьи
Лишь сила его открывается.
Кончив и перечитав свое стихотворение, Егор Егорыч, видимо, остался им доволен и, слагая его, вряд ли не имел в виду, помимо своего душевного излияния, другой, более отдаленной цели!
XI
Доктор возвратился в Кузьмищево на другой день к вечеру и был в весьма веселом и возбужденном настроении, так что не зашел даже наверх к своей супруге, с нетерпением и некоторым опасением, как всегда это было, его поджидавшей, а прошел прямо к Егору Егорычу.
- Вы мне ничего не сказали, к какого сорта господину я еду... - начал он.
- И забыл совсем об этом, - отвечал Егор Егорыч, в самом деле забывший тогда, так как в это время обдумывал свое стихотворение.
- Он сосланный сюда, оказывается, - продолжал доктор.
- Да, эта высылка его произошла при мне, когда я в последний раз был в Петербурге.
- Он мне говорил, что его сослали за принадлежность к некой секте, название которой я теперь забыл.
- К секте Татариновой, - подсказал доктору Егор Егорыч.
- Нет, иначе как-то, - возразил тот.
- Ну, так Никитовской, должно быть, - отозвался Егор Егорыч.
- Это вот так! Но почему же она Никитовской называется?
- Она собственно называется Татарино-Никитовское согласие, и последнее наименование ей дано по имени одного из членов этого согласия, Никиты Федорова, который по своей профессии музыкант и был у них регентом при их пениях.
- Но сама Татаринова что за особа? Я об ней слыхал... Она, говорят, аристократка?
- Ну, какая же аристократка! - отвергнул Егор Егорыч. - Она урожденная Буксгевден, и мать ее была нянькой при маленькой княжне, дочери покойного государя Александра Павловича; а когда девочка умерла, то в память ее Буксгевден была, кажется, сделана статс-дамой, и ей дозволено было жить в Михайловском замке... Дочь же ее, Екатерина Филипповна, воспитывалась в Смольном монастыре, а потом вышла замуж за полковника Татаринова, который был ранен под Лейпцигом и вскоре после кампании помер, а Екатерина Филипповна приехала к матери, где стала заявлять, что она наделена даром пророчества, и собрала вкруг себя несколько адептов...
- В числе которых был, конечно, одним из первых Мартын Степаныч Пилецкий?
- Да, он, деверья ее - Татариновы, князь Енгалычев, Попов, Василий Михайлыч... - перечислял Егор Егорыч.
- Но какая же собственно это секта была и в чем она состояла? - спросил доктор.
- Разно их понимают, - отвечал неторопливо Егор Егорыч, видимо, бывший в редко ему свойственном тихом и апатичном настроении. - Павел Петрович Свиньин, например, доказывал мне, что они чистые квакеры{242}, но квакерства в них, насколько мне они известны, я не признаю, а скорее это наши хлысты!
- Как хлысты! - воскликнул ошеломленный этими словами Егора Егорыча доктор.
- Что же вас так удивило это?.. - сказал тот. - Я говорю это на том основании, что Татарино-Никитовцы имели весьма сходные обряды с хлыстами, так же верят в сошествие на них духа святого... Екатерина Филипповна у них так же пророчествовала, как хлыстовки некоторые.